DataLife Engine > Версия для печати > Барабанщики гядущего парада

У Верховного муфтия Центрального управления мусульман России Талгата Таджуддина — здоровое чувство юмора. Чтобы «предать анафеме» российских гомосексуалистов, собравшихся провести в конце мая гей-парад по улицам Москвы, муфтий выбрал день 14 февраля — праздник всех влюбленных, который в России вызывает больше споров, чем поцелуев. Намек вполне прозрачен: европейски-политкорректное определение «всех влюбленных» в российской транскрипции следует понимать однозначно: это много-много гетеросексуальных пар «мужчина и женщина», тогда как все прочие комбинации — от лукавого.

Слова муфтия уже вызвали предсказуемую реакцию среди отечественных «толкователей сур». Сами геи, журналисты из «Московского комсомольца» и с «Эха Москвы» и даже некоторые православные публицисты поспешили выразить гнев и неприятие позиции Таджуддина. Что же он сказал такого?

Оценивая возможность проведения в Москве гей-парада, муфтий в интервью «Интерфаксу» сказал дословно следующее:

Что в этих словах возмутило геев, понять нетрудно. С остальными критиками сложнее.

Журналисты популярных московских СМИ, как это принято, бросились защищать либеральные ценности от «чумных, безграмотных, дремучих радикалов-клерикалов». Поскольку гомосексуалисты — это меньшинство, постольку именно они сегодня выступают защитниками нашей с вами демократии, которая доморощенными либералами однозначно и традиционно трактуется как «защита прав меньшинств».

Столь удивительное определение народовластия родилось не в России, однако оно очень органично прижилось на отечественной либеральной почве еще в начале 90-х, во времена первичного накопления капитала. Формулировка эта как нельзя лучше подходила для того, чтобы втолковать ограбленному большинству прописную истину: выступая против либеральных реформ, они попирают саму основу справедливого, гуманного, цивилизованного общества, в котором, так уж вышло, сливки достаются немногим. Как называется строй, при котором защищаются права большинства, всякий раз благоразумно умалчивалось — вместо этого либеральные политики и публицисты вполне прозрачно намекали на то, что те времена скорби и невежества, к счастью, прошли безвозвратно.

Таким образом, выступив против геев, а значит — против основополагающих достижений российской демократии, муфтий в глазах либералов позволил себе содеять страшное и заодно, употребив детское слово «лупить», «призвал к массовым беспорядкам», погромам и совсем чуть-чуть — к новому холокосту.

Реакция некоторых деятелей из другого оппозиционного лагеря оказалась совершенно иной, противоречивой и сумбурной: «Исламисты вконец обнаглели. Они уже диктуют, кому ходить по нашим улицам! Да кто они вообще такие? Пусть поучают свою паству, но не нас! Мы сами с пидарами гребанными разберемся! Россия вообще-то — православная держава. Или, на худой конец, светское государство. В любом случае, муслики должны помалкивать. А муфтий, кстати, подстрекает к насилию… Почему он еще не за решеткой?»

Подобная непоследовательность, апелляция одновременно к униженному национальному самосознанию и к ненавидимой власти с требованием сатисфакции вполне понятна и даже оправданна. Затюканное бесконечными обвинениями в «фашизме» и «ксенофобии», преисполненное одновременно страхами перед «нашествием чужих», чувством «оккупированности» и твердой решимостью противостоять скукоживанию «жизненного пространства», но ничуть не уверенное в собственных силах, русское самосознание способно сегодня лишь затравленно реагировать на чужие удары, работая «вторым номером», выбирая для этого немногие доступные формы. Муфтий сказал про геев — русские националисты отреагировали. По-другому пока не получается.

В усилении исламского фактора русский националист всякий раз видит лишь угрозу — даже если тот объективно направлен на нечто позитивное, оправданное, верное. Это положение усугубляется невнятным глухим молчанием тех институтов, которые по определению должны были бы выражать глубинный протест большинства населения России. Упреки в адрес Русской Православной Церкви — инертной, сонной, на глазах устаревающей — в том, что она никак не реагирует на актуальнейшие проблемы России, выглядят вполне заслуженными. Спорное, мягко говоря, вручение Патриархом Всея Руси церковного ордена Ельцину на его 75-летие гораздо сильнее ударило по националистической оппозиции, чем любые наскоки яростного, динамичного мусульманского фактора.

В такой ситуации некоторые представители патриотической оппозиции готовы парадоксальным образом выбрать «меньшее из зол» — гей-парад — лишь бы только досадить «главному цивилизованному противнику» — фрондирующему исламу. Сегодня, мол, «муслики» взялись за «пидаров», а завтра они «построят» всех прочих. Адепты такой позиции почти намеренно оставляют себе предельно узкий дуалистический выбор: «однополые браки — или же исламское многоженство» — да еще и требуют от нас четкого выбора, «что же предпочтительнее для России».

Я не хочу играть в эти игры.

Можно вспомнить средневековые истины про благой труд тех, кто «вертит колесо Божьей мельницы», пусть даже они — иного вероисповедания. Можно прибегнуть к гиперболам консерватизма, противопоставляющего приверженцев Традиции — христиан ли, мусульман, — приближающим Апокалипсис «цунарефам». А можно сказать просто: не нравится мне идея гей-парада «Москва-2006», и всё тут. Мои дети гуляют по этим улицам — к чему им видеть разнаряженных «голубых и розовых», смачно пропагандирующих «прогрессивный образ жизни»? Гей-парад — это попросту нечестно: ведь если завтра я выйду на площадь с гомофобскими лозунгами, я буду непременно трактован в популярных СМИ как неадекватный маргинал и шовинист, склонный к агрессии и нетерпимости.

Оправдывать гей-парад, «лишь бы насолить муфтиям» — значит требовать, чтобы в «радужных колоннах» прошли и мы, вихляя задницами «наперекор всем муфтиями на свете». Если русские национальные институты не в состоянии противостоять прославлению человеческого порока, то пусть это сделают те, кого сегодня не так сильно прессуют. «Конец истории», приближение которого разглядел в гей-параде Талгат Таджуддин, — он ведь для всех наступит. И поэтому камни, которые российские мусульмане станут швырять в педерастов, не будут жечь мне руку.