Чей ход?

11-10-2007, 11:04. Разместил: Al13

С Милой мы любили играть в одну игру. Сейчас расскажу…

Доставали из шкафа все самые старые мои вещи (о существовании некоторых из них я давно уже позабыл, и помойка не стала их судьбой только из-за моей чудовищной лени). С ворохом старья я удалялся в ванную комнату, где выбирал наиболее нелепые штаны, футболку с самой глупой картинкой, какой-нибудь древний мешковатый свитер и напяливал все это на себя. Потом, выйдя в прихожую, довершал образ извлеченными с антресолей пыльными сандалиями или кроссовками и покореженной от времени бейсболкой.

- Дорогая, я ушел, буду поздно. - кричал я вглубь квартиры.
- Хорошо, милый, я буду ждать тебя. – отвечала мне оттуда Мила.
Я выходил из квартиры, захлопывал за собой дверь и, насвистывая, спускался по лестнице. Следующие полтора-два часа я посвящал неспешной прогулке по окрестностям под удивленными взглядами соседей. Иногда присаживался на скамейку в близлежащем парке и кормил воробьев завалявшимися в кармане старых штанов крошками.

Все это время я думал о чем-нибудь отвлеченном. О книжках, о фильмах, о музыке, о политике, о том, что вчера сказали по телику, о соседях-алкашах, о сноуборде, велосипеде и настольном теннисе, о птичках, зверюшках и насекомых. Главное было – не думать о Миле. Ее следовало вычеркнуть из всех мыслей твердой рукой. Полностью – ее образ, ее слова, ее прошлое и будущее. No Mila. Ни в каком виде. Забыть, отринуть, будто никогда не знал и не видел. Какая-такая Мила? Не знаю я никакой Милы, оставьте меня, бесы, не мучьте, мне незнакома ее любовь.

Мила в это время принимала душ, надевала полупрозрачное нижнее белье и короткий халатик, создавала новую прическу, красилась так, как никогда до того, и… не думала обо мне. Мои руки в мелких шрамах, моя вечно треснутая нижняя губа, моя «ленивая» мягкая щетина – все должно было забыться и изгладиться в ее памяти. И даже мои носки, игриво выглядывавшие из-за кресла, должны были начать вызывать у нее недоумение: «Откуда они в моем доме?!» Моя туалетная вода на тумбочке становилась папиной, моя футболка на стуле – Милиной пижамой, мой журнал под кроватью – просто мусором.

Это все не так легко, как может показаться на первый взгляд. Первое время после твердого решения не думать о миле мне в голову лез только образ ее лица. Не думать о Миле, не думать о Миле, не думать о Миле. А думал только о Миле. И ни о чем больше. Она сама признавалась, что испытывала те же проблемы. Первые несколько раз игра вообще не получилась, вылившись в обычный секс. А главное здесь ведь не в приятных, хотя и до боли привычных телодвижениях, а в этом чертовом управлении своей памятью. В умении отрешиться и забыть.

Помогли, как ни банально, долгие и упорные тренировки. Однажды (не помню, на седьмой или восьмой попытке) я вдруг понял, что совершенно забыл, какую женщину должен выбросить из памяти. Пораженный этой мыслью я застыл на минуту посреди улицы, упершись взглядом в никуда, а мыслью в пустоту. Вспомнил. Уныло побрел дальше. Но впоследствии стало легче. И однажды я понял, что справился. Поискал в голове образ, ни черта не нашел и припустил со всех ног к дому, подтягивая на ходу мешковатые старые брюки.

Дверь мне открыла симпатичная барышня в таком мизерном халате, что стройные ровные ноги были видны чуть не до самого интимного между ними, а крепкая грудь, не смотря на вполне средние размеры, настойчиво растягивала халат в стороны, грозя вырвать «с мясом» пару пуговиц. Оторвав взгляд от халата в районе ее грудной кледки, я посмотрел ей в глаза. Синие. Красивые выделяющиеся скулы. Явно недавно осветленные волосы. Чуть сильнее, чем стоило бы, но симпатично вздернутый нос. Девушка смотрела на меня со смесью удивления и интереса.

Я шагнул в квартиру, захлопнул за собой дверь, схватил слабо запротестовавшую при этом барышню и поцеловал ее в губы. Я стоял посреди чужой прихожей и тискал чужую красивую женщину, нисколько не терзаясь при этом совестью. Девушка сопротивлялась не долго, и, наконец, начала отвечать на поцелуи. Я сорвал с нее халат – отлетевшие пуговицы шрапнелью простучали по деревянному полу. Она схватила меня за ремень и потащила в спальню. Моя одежда за несколько секунд разлетелась в стороны. Ее бюстгальтер упокоился на подоконнике, а трусики где-то на шкафу.

- Ну скажи же, здорово получилось. – отдышавшись сказала Мила.
- Да, действительно, - ответил я, свешиваясь с кровати и пытаясь найти зажигалку.
- Еще раз попробуем?
- Ага. Только не в ближайшее время. А то приестся.
- Если надоест, еще что-нибудь придумаем.
С тех пор мы с Милой играли в эту игру минимум раз в неделю.

Я одевался как похмельный люмпен и уходил на пару часов считать голубей, гулять по бульварам и рассматривать серое небо. Мила примеривала новый образ, завивая и распрямляя волосы, меняя оттенки помады и изымая из тумбочки припрятанное оригинальное нижнее белье. Мы стирали друг друга из памяти и остервенело плясали в любовном канкане с придуманными незнакомцами. А потом неожиданно снова узнавали друг друга по родинкам и смеялись над собственноручно сотворенным страстным помешательством.

Только однажды, коротая время с воронами на пустыре, я вдруг понял, что забыл слишком много. Когда пришло время, я ничего не сделал – не отправился в наш двор, не зашел в наш подъезд, не поднялся на нужный этаж и не нажал кнопку звонка. Мила напрасно ждала до вечера, в коротком халате и с новой прической, напрасно перестилала простыни, напрасно теребила застежку черного кружевного лифчика. Я не пришел. Ни тогда, ни на следующий день, ни через неделю. Никогда. И уже не приду. Мне нечего делать в доме чужой женщины.

Я заигрался и проиграл. Я сидел на корточках на пустыре и ковырял палочкой в песке, стараясь вспомнить, что я должен был забыть ненадолго, но забыл навсегда. Я стучал сам себя по голове, рвал цепкими пальцами собственные волосы, катался в пыли. И не мог вспомнить ничего, кроме условий игры и незначимых мелочей. Я выл и плакал, проклиная эти неудобные джинсы, которые давно стали мне малы на два размера, выцветшую футболку, и свалявшийся до неприличного вида свитер. Я утопил кепку в луже и зашиб старым армейским ботинком одну из ворон.

Потом я встал и пошел в никуда. Грязный, нелепый, в одном ботинке. Помня только, что когда-то я любил Милу. И что мы с Милой любили играть в одну игру.

susel-times

Вернуться назад