Где корни раскола РПЦ?
23-12-2008, 11:06. Разместил: Al13
"Точки своего перегрева скандал с бывшим епископом Диомидом достиг еще на летнем Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви. Кульминацией его стало анафематствование чукотским архиереем, по сути, всей Русской Церкви начиная с 1917 года, прозвучавшее в день 90-летия расстрела царской семьи. А 6 октября на очередном заседании Священного Синода епископ Диомид был разжалован в монахи. Но стало ли это решение финалом драмы? История крупнейшего кризиса в РПЦ последних лет на этом явно не кончается. По признанию дьякона Андрея Кураева, Церковь сегодня «балансирует на грани раскола, по масштабам сопоставимого с расколом XVII столетия». И хотя церковные власти привычно объявляют явление Диомида маргинальным и ничего не значащим, это, конечно, не так. Диомид – не маргинал, а живой символ этого полномасштабного кризиса. И, конечно, не в кознях «враждебных сил» тут дело.
Отцы Церкви видели начала всех нестроений в нераскаянных грехах и советовали внимательно прислушиваться к обвинениям. Воспользуемся добрым советом. 1 октября очередное воззвание диомидовцев напомнило Синоду деяния местоблюстителя Сергия (Страгородского), признавшего «благотворность большевицкой революции» и солидаризировавшегося «с совецкой властью в преследовании православных исповедников». Обвинение серьезное и обнажающее, кажется, самый корень сегодняшнего конфликта.
9 января 1905 года Святейший Синод оправдал расстрел царскими войсками демонстрации (по сути – крестного хода) рабочих к царю. А в феврале 1917 года тот же Синод так же невозмутимо отрекся от царя, уже на следующий день после ареста «гражданина Романова» благословив «путь новой государственной жизни».
Но христианскую совесть смущает даже не это («Царь сам отрекся от престола, что оставалось делать Церкви?» – оправдываются сегодня потомки революционных архиереев). Но, упраздняя «сакральную фигуру» царя, Синод отдавал в руки Временного правительства еще и просто человека, последнего, быть может, с которым еще сохранял какую-то глубинную связь. И это уже не политическая интрига, но чем-то похоже на экзамен... последний экзамен на человечность, не правда ли?
Церковь палец о палец не ударила, чтобы защитить бывшего помазанника. Синод (особенно после появления при дворе Распутина) испытывал к царю сильную неприязнь и не без злорадства отомстил ему, лишь только представилась возможность. Еще митрополит Филарет Московский писал Николаю I: «Вы поставили Церковь на колени... Следующим будет ваш престол». Так и случилось. Архиереи мстили, конечно, не только последнему императору, но и вообще царизму в его лице за вековое «синодальное пленение» Церкви. Так выглядит эта история, если взглянуть на нее по-евангельски просто, отбросив «мистику самодержавия».
Измыслив «ересь цареборчества», нынешние диомидовцы лишь пытаются выразить, как умеют, нечто, что действительно гложет их христианскую совесть. Точно так же в XVII веке староверы шли на костры «за единый аз», ощущая всем сердцем неправду происходящего в Церкви, но выражая свое чувство столь диким для нашего восприятия образом. Так, прорываясь из глубин молчания, выходят наружу и являются во всем безобразии нераскаянные грехи...
Традиция лжи
Империя кончилась, но трагедия Русской Церкви только еще начиналась. И начиналась она довольно бодро, под звуки революционных гимнов. 1 мая 1917 года московское духовенство отслужило торжественное богослужение в храме Христа Спасителя, посвященное Дню международной солидарности трудящихся, намереваясь со следующего 1918 года придать Первомаю религиозный характер. Правда, в 1918 году он пришелся на среду Страстной Седмицы (когда на богослужениях вспоминается предательство Иуды), и с «религиозным характером» решили повременить. Большевики, впрочем, свой Первомай отменять и не думали. Наоборот, он шествовал теперь сплошной лавиной…
Честь Русской Церкви была спасена в эти кровавые дни служением Патриарха Тихона, едва ли не первого со времен митрополита Филиппа ее предстоятеля, посмевшего поднять голос против тирана.
Диомид, впрочем, проклинает и Тихона, сомневаясь в чистоте монархизма последнего. В анафеме 1918 года «нет ни единого слова анафематствования ни большевикам, ни советской власти, ни революции», утверждает он. Боюсь, правда, Диомид вовсе не читал воззваний Тихона, довольствуясь вольными пересказами Артема Стадника в газете «Дух христианина». Иначе совесть не позволила бы ему говорить такое. Сам Диомид не поехал даже на Архиерейский Собор, где единственное, что ему угрожало, – обструкция от коллег по корпорации. А вот какие слова бросал Тихон прямо в лицо большевистскому зверю, только еще открывающему свой кровавый пир:
«Гонение воздвигли на истину Христову враги истины… и вместо любви… всюду сеют семена… ненависти... Опомнитесь, безумцы… То, что творите вы… поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому… и страшному проклятию потомства… АНАФЕМАТСТВУЕМ вас... Заклинаем верных чад Церкви, НЕ ВСТУПАТЬ С ТАКОВЫМИ ИЗВЕРГАМИ РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО В КАКОЕ-ЛИБО ОБЩЕНИЕ… А если нужно будет и пострадать… зовем вас на эти страдания вместе с собою» (Воззвание от 19 января 1918 года).
«Вы разделили весь народ на враждующие станы и ввергли его в небывалое братоубийство, – обращается Тихон к «народным» комиссарам в первую годовщину революции. – Любовь Христову вы… заменили ненавистью и вместо мира разожгли классовую вражду… Хватают сотнями беззащитных… казнят без следствия и суда... епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чем неповинных… Уже заплатили кровию мученичества многие… церковные проповедники…»
Пусть каждый сам сравнит вдохновенный и мужественный пафос этих слов с инвективами самого Диомида. Да, конечно, и сам святой Патриарх не удержался на высоте своего вдохновения. И если в 1918 году он призывал тиранов отпраздновать «годовщину пребывания у власти прекращением насилия», то в актах 1923–1925 годов он уже признавал советскую власть и каялся в ее анафематствовании. Советская власть вынудила признать больного, находящегося под арестом Патриарха, что «Церковь аполитична и не желает быть ни белой, ни красной». А затем – и что «Церковь отмежевалась от контрреволюции и стоит на стороне советской власти».
Все, конечно, прекрасно понимали, чего стоили Тихону эти слова. И соборное сознание Русской Церкви не поставило ему их в вину. Но нельзя вслед за Георгием Федотовым не признать, что «из малого, легкого, почти «святого» греха Патриарха митрополит Сергий создал традицию – традицию лжи».
Сергий и Агафангел
Благодушный сон иерархии тревожат сегодня не только диомидовцы. Знаком наступающей гласности стала статья известного протоиерея Георгия Митрофанова о митрополите Агафангеле, законном местоблюстителе Тихона, не принявшем сергианства, появившаяся в официальном «Церковном вестнике» в сентябре 2008 года.
Напомним канву событий. В мае 1922 года находившийся под арестом Патриарх Тихон, чувствуя приближение смерти, передал высшую церковную власть митрополиту Ярославскому Агафангелу или митрополиту Петроградскому Вениамину. Вениамин был вскоре расстрелян. Агафангел же, оказавшись под домашним арестом, предложил епископам управлять своими епархиями самостоятельно, «сообразуясь с совестью и архиерейской присягой» – как единственно возможный путь сохранения церковной иерархии в отсутствие высшей церковной власти. За это обращение 70-летний митрополит был сослан, но каким-то чудом выжил в ссылке и через три с половиной года вернулся в свою епархию.
А в июле 1927 года появилась печально знаменитая «Декларация» Сергия, в которой новый местоблюститель клялся в верности советскому правительству, горячо благодаря его за разрешение синодальной деятельности. Старательный, «без лести преданный» тон декларации мало походил на акты Тихона. Но еще большим потрясением для церковной совести стало интервью 1930 года, в котором Сергий утверждал, что «гонений на религию в СССР никогда не было и нет», а «репрессии в отношении верующих и священнослужителей, применяются… не за их религиозные убеждения, а… за разные противоправительственные деяния». Заявление Сергия повергло церковный мир по обе стороны границы в шок. И было от чего. Сергий пошел на неслыханное доселе дело – отречение от мучеников. Но мученики – это кровь Церкви, может ли Церковь отречься от собственной крови? Однако это невозможное дело становилось отныне фактом.
Так, отвернувшись в 1905 году от своего народа, который Богом призвана была спасать, а в 1917 году – и от царя, которого сама помазывала на царство, Русская Церковь в лице Сергия отрекалась теперь, по сути, от самой себя. Отныне руки у советской власти были полностью развязаны, и по пути царя-помазанника пошли тысячи русских священников и десятки епископов, которых отречение Сергия лишало всякой защиты. И ради чего же шел Сергий на такие жертвы? Ради сохранения жизни горстки архиереев и архиерейской службы! «По отношению к Церкви это было прямым предательством… Оно имело те последствия, которых и следовало ожидать: крушение иерархического авторитета и церковный раскол» (Георгий Федотов. «К вопросу о положении Русской Церкви»).
В числе прочих епископов, отказавшихся признать власть сергианского Синода, был и митрополит Агафангел. Авторитет его был огромен, и Сергий долго старался сломить его сопротивление. И через год уже смертельно больной Агафангел признал свое поражение. За ним никто не пошел. Подавляющее большинство русских архиереев оказались готовы сотрудничать хоть с чертом в ступе (сказался многовековой опыт прогибания под всякой властью). Оставшись в одиночестве, Агафангел был вынужден вернуть свою епархию в подчинение Сергию, отказавшись, однако, возносить его имя за богослужением и оставив за собой право игнорировать сомнительные распоряжения местоблюстителя…
Так, митрополит Сергий стал творцом еще не виданного в истории Русской Церкви раскола. Катастрофа XVII века все же сохраняла иерархическую преемственность. Но теперь с отречением Сергия от «полноты Церкви» исчезал самый центр! «Ныне видимый иерархический остов церковного корабля разбит в щепы. Русская Православная Церковь является рядом сосуществующих православных общин», – писал Федотов. А следовательно, и единство ее уже не могло мыслиться как «возвращение отпавших», но могло быть восстановлено лишь «путем всеобщего покаяния». Причем из этого покаяния не могли быть исключены и противники Сергия, которым «свою чистоту пришлось сохранить ценою… восстания против законной церковной власти».
Этот вывод Федотова не теряет своей актуальности и поныне. И сегодня Русская Церковь остается «рядом сосуществующих православных общин», непрерывно злословящих друг друга. И вряд ли у Московской Патриархии (свершившей в лице Сергия, по сути, духовное самоубийство и вновь вызванной к жизни указом Сталина в 1943 году) прав называться «Русской Православной Церковью» намного больше, чем у других, столь же грешных и ломимых, разрозненных и разбросанных по всему миру ее частиц.
Впрочем, ничего принципиально нового для бытия Русской Церкви в ее «сталинском возрождении» не было. Так же точно Грозный, задушив в лице митрополита Филиппа русскую святость, утверждал Церковь на своем имени («я – бог земли русской!»). Так и его преемник, Годунов, прокладывая себе дорогу к трону, утверждал московское патриаршество (выбивая его подкупом и угрозами у Константинопольского Патриарха Иеремии) на камне «Третьего Рима». Так же Петр I, пресекая папские амбиции московских владык, вращивал церковную бюрократию в государственный механизм, а Николай II, унижая синодалов, возносил над ними чудовищного Распутина.
Великие инквизиторы
«Традиция лжи», взращенная Сергием, расцвела в следующем большевистском Патриархе Алексии (Симанском), которого в церковном народе уже прямо называли агентом НКВД (подобные слухи распространяла сама тайная полиция, сея в церковной среде смуту и недоверие) и о котором Иван Ильин отзывался как о «патриархе всея Руси в роли сознательного политического провокатора на службе у антихриста». О том же напоминают и авторы воззвания ныне возрожденного Союза русского народа: «Иван Ильин в 1947 году в своей статье «Церковь в СССР» предупреждал, что МП создана большевиками с целью способствовать духовно-политическому разложению белой эмиграции и РПЦЗ».
Впрочем, и само русское зарубежье, столь принципиальное в осуждении большевистской Церкви, совсем иное отношение являло к классово близким себе тиранам. Хорошо известно, что карловчане (РПЦЗ) поддерживали Гитлера с первых его шагов и пользовались его неизменным покровительством. «Ибо не один только германский народ поминает Вас горячей любовью и преданностью перед Престолом Всевышнего: лучшие люди всех народов… видят в Вас вождя в мировой борьбе за мир и правду» (митрополит Анастасий Грибановский, предстоятель РПЦЗ).
И пока с одного конца Евразии взвивались громогласные славословия «великому другу всех верующих» с призывами «объединиться во имя Христа… за попранные Гитлером идеалы христианства», с другого ее конца раздавались панегирики «христолюбивому Вождю германского народа», развернувшему «новый крестовый поход» против «антихристовой силы богоборцев, засевших в Московском Кремле».
Трагический фарс разворачивался во всей своей мощи. «Будьте участниками в новой борьбе, ибо эта борьба и ваша борьба; …«Спасение всех», о котором Адольф Гитлер говорил в своем обращении к германскому народу, есть и ваше спасение… Настал последний решительный бой. Да благословит Господь новый ратный подвиг всех антибольшевистских бойцов... Аминь!» – встречал нападение Германии на Советский Союз первоиерарх Православной Церкви в Германии архиепископ Серафим (особенно умиляет этот «последний и решительный», шагнувший в речь иерарха, кажется, прямиком из «Интернационала»).
Но и это был еще не предел. Со стороны «друга всех верующих» следовали экстазы еще более головокружительные. Там говорилось о «сатанинском лице немца», о «священной ненависти к врагу», которой «преисполнена Церковь», о том, что «заповедь Христа о любви к ближнему неприменима к немецким убийцам, любить их абсолютно невозможно» (митрополит Николай); что «сердце христианина для фашистских зверей закрыто, оно источает только уничтожающую смертельную ненависть к врагу» (митрополит Сергий, послание от 24 ноября 1941 года). Так советские церковники колебали теперь самое основание Церкви, извращая заповеди Христа (как и предупреждал Достоевский в легенде о Великом инквизиторе).
Конечно, было и другое. И мы знаем, что «французское сопротивление» в немалой степени было вдохновляемо русской православной эмиграцией. И имена монахини Марии (Скобцовой) и других христианских исповедников навечно вписаны в памятные страницы этого времени. Даже в среде советской всецело преданной Сталину Церкви Бог сохранял Себе достойных иерархов. Так, архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) во время вручения ему Сталинской премии в 1946 году за работы по полевой хирургии тихо, но твердо сказал, что сделал бы для своего народа гораздо больше, если бы не тюрьмы и лагеря, в которых ему пришлось провести часть жизни.
Врата ада: одолеют или нет?
Так был завязан гордиев узел сегодняшнего конфликта. И не случайно с помпой отпразднованное воссоединение Московского Патриархата и Зарубежной Церкви было тут же потрясено вначале Сурожским расколом, а затем и взрывом «епископа-динамита». И не в заговоре «мировой закулисы», конечно, дело, а все в том же вечном Божьем законе: ведь хотя и соединились Церкви, но в служении «другу всех верующих» или «христолюбивому Адольфу» так и не покаялись.
Вспомним здесь и недавнюю апологию тоталитарной бюрократии, венчающуюся торжественным славословием Сталину, в скандальном фильме архимандрита Тихона (Шевкунова). И реакцию «православной общественности», практически единодушно фильм поддержавшей. Не случайно именно эти события предварили «анафемы» Диомида, показав, что церковное сознание наше насквозь пропитано тоталитарной идеологией, имеющей к христианству самое приблизительное отношение. То же приходится сказать и о самой диомидовщине. Фашизм романтический против фашизма бюрократического (как сталинизм и гитлеризм ХХ века) – таков печальный сюжет новейшей церковной драмы, выросшей из трагедии ХХ века и предшествующих веков.
Не нужно быть пророком, чтобы предсказать глубочайший кризис, ожидающий Русскую Церковь в ближайшее время. Но кризис - это и возможность очищения, оздоровления. Только в такие времена, как мы знаем из истории, и являются настоящие лидеры и святые, подобные митрополиту Филиппу и Патриарху Тихону. Но делать в эти смутные времена простому церковному человеку? А ему, видимо, остается лишь руководствоваться здравой логикой митрополита Агафангела: жить и мыслить самостоятельно, сообразуясь с Евангелием, канонами и собственной совестью – таково уж наше время, требующее взрослости и личной ответственности за свои поступки.
Владимир Можегов
Вернуться назад