Ч
еловек начинает беспокоиться о последствиях своих великих достижений, он все более обеспокоен разрушением окружающей среды и исторических памятников, но, к сожалению, исключительно в материальном смысле этих понятий. Его волнует загрязнение воздуха, воды, оскудение фауны и флоры, озоновая дыра, парниковый эффект, но он никак не может связать все это с разрушением своей духовной среды, которую он сам и представляет как феномен духа и единственный духовный наследник мировой культуры.
Он не видит даже косвенной связи между разрушением духовного пространства как среды своего обитания и экологическим варварством современных технологий. Как правило, подобные явления почему-то вообще выпадают из анализируемого сегодня пространства развития. И это тем более странно, что исключительно политические, экономические, технические или социологические подходы без учета человеческого фактора не дают реальной картины развития. Если в «чертежах» и проектах развития не учитывается человек, который нередко играет роль сопротивления материала, многие конструкции современного мира лишены необходимой прочности и могут в конечном итоге рухнуть.
Дело в том, что сама логика современной цивилизации ставит человека на периферию интересов развития. Жизнь человека со всеми ее составляющими — любовью, дружбой, домом, детьми, образованием, прошлым и будущим, поисками смысла жизни, сомнениями, счастьем и страданиями — всем, что составляет хомосферу (в понимании Д.С. Лихачева), обозначается сегодня понятием из мира социальных технологий — «инфраструктура» и рассматривается лишь как «социальная сфера», то есть некая зависимая периферия развития. Ее интересы учитываются лишь в свете болезненных, но якобы естественных последствий развития неких основных структур. Но это вовсе не непреложный факт и не объективный закон природы, а всего лишь отвратительный порядок вещей, сложившийся в нынешнем цивилизованном мире.
Географические империи распались, последняя — Россия. Но вместо географических империй давно сложились финансовые. Их нет на географических картах, их императоров не коронуют в храмах при стечении народа, их дела — коммерческая тайна. Но они вовсе не фантом, а больше чем реальность — они правят миром, они поделили его меж собой и всегда готовы на кровавый передел сфер влияния. Они алчны, беспринципны и жестоки гораздо больше, чем географические империи: они бесчеловечны. Не оттого ли миллионы людей столь тронуты гибелью принцессы Дианы или свадьбой испанской наследницы, не оттого ли в Румынии со слезами встречали старого короля, что люди испытывают, может быть, не столько ностальгию по старому доброму рабству, сколько неприятие нового — современного, цивилизованного, подавляющего страхом и информационным террором сознание и волю личности.
«Послевоенное время» и борьба за мир тоже ушли в прошлое — война стала реальностью, приобрела перманентный характер, и люди уныло смирились с самой возможностью ее эскалации. Безволие и легкомыслие массового сознания, не имеющего смелости признать реальную возможность ядерной катастрофы, только усиливают опасность. А реальность в том, что для третьей мировой войны, во-первых, созрела базовая ситуация — противостояние Юга и Севера, во-вторых, сложилась вполне реальная формула будущей войны слабого с сильным — терроризм, и, в-третьих, будущая мировая война может искусственно обрести фанатически религиозный характер.
Христианство родилось как религия бедных. Это сделало объединение христиан единым, наднациональным, сплоченным, социально активным, духовно мощным. Это и сыграло решающую роль в конечной победе христиан над языческим богатым, сильным и вооруженным Римом. Однако за две тысячи лет христианство стало в основном религией богатых, оно раздробилось на конкурирующие конфессии, направления и секты, его популярность и социальная активность явно упали, да и мир рынка сыграл не последнюю роль в духовном оскудении Севера. Сегодня религия бедных — ислам. Он все больше объединяет разные страны и народы, он делает Юг сплоченным и активным, он к концу века породил свое агрессивное направление — исламский фундаментализм, цели и практика которого общеизвестны. Неожиданное принятие мусульманства в США такими народными спортивными звездами (идолами) чернокожего населения, как Мохаммед Али или Майкл Тайсон, говорит о популярности мусульманства не только на Юге.
Кровь, пролитая во Вьетнаме, Афганистане, Чечне, на Ближнем Востоке, в Югославии, Албании, Средней Азии, Ольстере, Африке — по всему миру, воспитала апатию и безразличие к самому факту убийства в массовом сознании. Количество крови, льющейся на голубых и белых экранах мира, приучило сотни миллионов людей к ежедневному развлечению картинами насилия, изуверских драк и убийств — картинами индивидуального или группового террора. Агрессивные тенденции все больше обретают форму терроризма. В моем фильме есть документальная сцена, где посол России во Франции Юрий Алексеевич Рыжов выводит кривую роста процента жертв среди мирного населения в современных войнах: уже в ирано-иракской войне отметка дошла чуть ли не до 96%. Это означает, что в современной войне мирное население выступает в роли заложника, так что можно считать, что все современные войны являются по сути террористическими.
Я
хочу напомнить великий миф о Персее, который победил пифию войны горгону Медузу. Оказалось, что победить ее можно, глядя на нее только через отражение в щите, ибо при непосредственном взгляде на горгону Медузу все живое каменеет. Это особый миф — именами его героев названы созвездия Персея, Кассиопеи, Андромеды, Кефея, Кита. Ни один миф не удостаивался такой чести. Почему же секрет победы над самой идеей войны связан с отраженным пространством? Не потому ли, что войну войной в конечном итоге победить нельзя? Не потому ли, что войну можно победить лишь в отражении, то есть в пространстве сознания? Это подтверждено всей историей войн, это подтверждается и сегодня, когда вместо боевых действий война перемещается в пространство сознания, где возможен переговорный процесс и решение вопроса «политическим путем».
Убежден, что одним из основных условий устойчивого развития является «необходимость создания щита Персея» не только в борьбе с войной. Но это требует приоритета неких человеческих ресурсов, определяющих позиции мира, мировой интеллект должен как-то скоординировать тупые интересы финансов, экономики и политики, включая знаменитые «жизненные интересы» — еще одну формулу демагогии агрессии. Речь идет уже не о культуре отдельного человека — дело в развитии культуры цивилизации, в культуре политического и экономического развития. Но это требует от ХХI века подвига сознания, равного подвигу Персея.
Сегодня люди еще слишком мало знают о себе, чтобы использовать все свои возможности. Совершенно парадоксально, что человек, проникнув в тайну частиц, античастиц и генов, прорвавшись в космические пространства, моделируя и создавая параллельную реальность, почти не изучает себя как духовное существо, то есть не изучает себя именно по своей сути. В этой области среди великих открытий ХХ века почему-то нет никаких серьезных достижений. Потрясающие открытия медицины, физиологии, генетики, психологи, сексологии и даже информатики не продвинули нас в понимании духовной жизни ни на йоту. Рядом с откровениями Библии, Евангелия и других священных писаний духовные открытия всех последующих веков ничтожны.
Так или иначе, познание себя, познание жизни человеческого духа не стало предметом вожделения наук. И только искусство и философия за тысячелетия своего развития накопили серьезные наблюдения и открытия. Да и это было не просто — многие, кто вне института церкви занимался проблемами духовности, как, например, граф Л.Н. Толстой, предавались анафеме и отлучались от церкви. Может быть, потому, что церковь тысячи лет монополизировала сферу духовности, и это, наверное, вполне естественно. На практике сегодня и культура, и религия оказались в пресловутой социальной сфере, хотя лучше сказать — «социальной зоне».
С
удьбе было угодно, чтобы я более трех десятилетий занимался детским кино, детьми, проблемами детства, его особостью и секретами. Думаю, что мне посчастливилось прикоснуться к одной из самых важных тайн природы — феномену детства. Считается, что древняя Эллада — золотой век, детство человечества. Можно сказать, что детство каждого человека — это его Эллада и его золотой век. Феномен детства несет в себе тайну протяженности времени, энергию постижения (таланта!), гармонию личности, позволяющую ей существовать предельно разносторонне. Тут сокрыта универсальная генетическая программа развития как совершенствования. Его законы надо изучать, как наука бионика изучает инженерное совершенство живого организма. Детство — важнейшая структура всей хомосферы, детство — это экологическая ниша нашей духовности. Ось защиты духовной экологии как окружающей среды души человека проходит через защиту детства, ибо в основе всех экологических проблем лежит разрушение духовного пространства. Тут снова необходим «щит Персея», способный защитить экологию от войны цивилизации с человеком, которая ведется с ним с самого раннего возраста.
Пришло время признать образные системы измерительными, ибо субъективность художника в полной мере уравновешивается субъективностью восприятия художественного произведения, где отраженная им реальность выступает в роли абсолютного кода конвертации субъективных отклонений. Художественный образ — феномен духа, и он вполне может стать основой принципиально новых научных открытий. Он вовсе не противоречит позициям науки — точности измерений и постижению закономерностей. Напротив, он дает ей единственную возможность создать алгоритм человека и тайн его внутренней жизни с ее движением, дыханием, трепетом и мерцанием. Художественный образ постольку точен и отражает закономерности, поскольку несет в себе движение и трепет души. Шекспировская Джульетта — художественный образ, но ее существование не менее реально, чем наше. Она любима нами чисто субъективно, ибо чувство по природе своей объективным быть не может, иначе оно тут же умрет и превратится в понятие. В духовном пространстве образ живет живой жизнью наравне с реальностью — и это опять-таки феномен духа.
Но ничто так не пострадало в XX веке, как именно сфера культуры. И это было предсказано в бестселлере начала века — «Закате Европы» Освальда Шпенглера, где он, опираясь на анализ исторического опыта веков, приходит к выводу, что «Цивилизация есть конец культуры». Параллельно ему в многотомной «Жизни Клима Самгина», имеющей подзаголовок «История пустой души», Максим Горький в своем герое раскрывает типологию процесса опустошения души человека XX века. Так, независимо друг от друга художник и ученый, идя параллельными курсами, приходят к двум сторонам одной медали — драмы культуры и драмы человеческой души. Оба они оказались более чем правы — реальность оказалась трагичнее. Если мы всегда исходили из того, что «Вначале было слово» (по Библии), и считали литературу основой культурного пространства, то сегодня вынуждены признать, что литература к концу века поселилась в резервации средней и очень малой части высшей школы, но и там не так уж признаются ее приоритеты. Культура сползла в сферу обслуживания.
В этой ситуации Байрону, Данте и Пушкину трудно соперничать с рестораном, проституткой и шоу в Лас-Вегасе — им остаются лишь монастырские стены высокого знания. Расширение сферы обслуживания за счет сужения сферы культуры — самый распространенный сюжет XX века. Массовая культура и антикультура столь близко располагаются в сфере обслуживания, что трудно понять, где чья территория и кто чей перевертыш.
Сфера обслуживания — родная дочь его сиятельства рынка, они не только принуждают деятелей культуры и искусства вместо служения духу прислуживать среднему покупателю, они деформируют позиции культуры в глобальном и самом широком смысле этого понятия — как основы всей жизни и всех направлений деятельности индивида и общества. Рынок с какого-то момента становится Молохом, пожирающим культуру правопорядка, культуру экономики, политики и финансов. Разрушение культурного пространства создает самые благоприятные условия для развития коррупции, теневой экономики и организованной преступности, финансовые потери от которых неисчислимы, не говоря уже о нравственных. Для России это сегодня национальное бедствие и самая большая проблема развития.
Однако самое большое безумие мира людей, самые страшные последствия разрушения культуры и духа — это удар по основанию человека: по его детству, ибо культурное пространство — это пространство становления человека, это климат его адаптации. В сложившихся условиях духовность, вечные ценности и любые воспитательные программы часто воспринимаются как лицемерие школы и воспитателей. Это уже «схиза» — расщепление сознания, дети не успевают и не имеют возможности адаптироваться — их постигает трагедия Маугли. Все это — основа шизофренизации населения планеты. Ее последствия известны — наркомания, алкоголизм, гомосексуализм, маниакальная преступность и т.д. Есть и менее заметные, но не менее трагические проявления шизофрении — неумение и невозможность найти себя, растерянность, неуверенность, депрессии, разбалансированность эмоциональных механизмов, неспособность любить, радоваться, строить семью, снижение творческой и трудовой энергии. Я пишу об этом много лет, но я артист, и мне чаще аплодируют, чем хотят понять. Хотя главная причина отсутствия внимания в том, что дети все меньше интересуют взрослый мир как люди, включая общество и государство.
Но мы упорно не изучаем историю духа и важнейшие этапы его метаморфоз и трагедий. Еще в прошлом веке А. Герцен предупреждал: «Снизу все естественно, как к благополучию, тянется к мещанству, сверху все падает в него по невозможности удержаться». И мещанин интеллигентствует, и интеллигент впадает в мещанство по невозможности удержаться.
И
дея мещанского благополучия к концу XX столетия стала агрессивной, она незаметно поменяла систему ценностей, превратив вещь в икону, а икону в вещь, она стала молиться барахлу и потащила святые образа на барахолку. Мещанство породило своих идеологов, основной лозунг которых «Долой идеологию!», ибо отсутствие идеологии — победа мещанской идеи. Эти идеологи нашли для себя и нишу государственности, доведя чувства мещанина до чувства национальной гордости и установив особые отношения с миром искусства как с дизайном и отдыхом. Не могу удержаться от еще одной цитаты из А. Герцена: «Искусство смертельный враг мещанина — оно убивает его, как кислород подводную тварь». Но это в прошлом, мещанин давно победил — он потерял юмор, впал в амбицию и воспринимает себя всерьез. Он желает Микеланджело над сервантом в окружении дорогого хрусталя. Так, ему кажется, он берет искусство в плен. Он совсем как частный пристав из повести Н.В. Гоголя «Нос», который любил говорить: «Я ведь тоже покровитель всяких искусств и прочих мануфактурностей, но всему предпочитаю ассигнацию: в карман положишь — не тянет, упадет — не расшибется». Вот уж воистину сегодняшний день взаимоотношений финансов и культуры. Как же нам не учитывать распространения мещанского духа, размышляя сегодня о роли культуры в развитии России?
Историческая оценка произошедшего в России — дело будущего. Мне не так сладко работалось в старые времена, но сегодня об этом неловко говорить — появилось слишком много жертв тоталитаризма среди тех, кому жилось вполне комфортно. Сегодня они находят в своих биографиях комариные укусы, выдавая их за фронтовые раны. Отношение к нашему прошлому должно стать сознательным и трезвым, пока оно формируется преимущественно в зоне политических спекуляций, при этом одни фальсификации заменяются другими. Причем новая ложь ничем не лучше старой, а даже циничнее, ибо претендует на долгожданную правду. Естественно, нельзя не видеть всех ужасов ГУЛАГа, растления людей, особенно стоящих у власти, уравниловки (работаешь — 120, не работаешь — 120), которая лишала смысла саму основу жизни — труд — и привела к пьянству миллионные массы, нельзя не понимать, что коммунистов никто не побеждал — они выродились и привели к экономическому краху одну из самых богатых стран мира. Но анализ истории социализма требует полного взгляда на вещи (в понимании Н.В. Гоголя). Нельзя не видеть того, что было достигнуто, нельзя не думать о том, почему достигнутое подверглось разрушению.
Нельзя не думать о том, что десятилетия сотни миллионов людей искренне чувствовали себя выше денег и люди стояли гораздо ближе к вечным ценностям, чем когда бы то ни было, — и это, пожалуй, единственный случай в истории человечества. Только сейчас можно пo достоинству оценить этот феномен духа. На десятилетии фонда Сороса академик Гольданский сказал: «Нам много говорили о социализме и капитализме, о социализме нам, конечно, врали, но о капитализме-то говорили правду». Можно повторить известную фразу У. Черчилля: «Нет ничего хуже демократии, но лучше нее ничего не придумано». Однако в конце XX века повторять эту фразу для меня все равно что стать в конце похоронной процессии и кричать: «Таскать вам не перетаскать».
Исторические оценки не могут быть односторонними. Алхимия за триста лет так и не нашла философского камня — искусственного золота. Последний рецепт, полученный Ватиканом, был изложен так: «Столько-то унций ртути смешать, разогреть при таких-то условиях и потом все это положить в чрево женщины, ибо только живое рождает живое». Это был бесславный финал алхимии, попытавшейся насильственно изменить природу металла. Однако мы же оцениваем опыт алхимии и понимаем, что она дала цивилизации толчок к развитию наук, исследовательской деятельности, развитию методик, химии, фармакологии, биологии и пр.
Можно было бы сказать, что без трехсотлетних усилий алхимии в каком-то смысле не было бы и современной цивилизации. Может быть, мы проанализируем попытку насильственным путем построить справедливое общество как социальную алхимию и тогда разберемся в том, что ценного оставили нам эти усилия? Нельзя не видеть выхода в космос и других великих завоеваний науки и культуры, нельзя не оценить народный подвиг войны и духовный подвиг шестидесятников, многие из которых стали жертвами или оказались в изгнании. Нельзя не оценить и систем социальной защиты, включая уникальную систему обеспечения детства.
Культура — это дефицит. Хороший коммерсант, даже банальный спекулянт понимает, что торговать дефицитом выгодно. Но это коммерсанты широко пока не осознали.
В
се свои размышления, которые я изложил столь сумбурно, я хотел бы привести к одной, не боюсь этого слова, великой идее нашего современника Д.С. Лихачева — к необходимости провозглашения «Декларации прав культуры». Это идея спасения. Она кажется мне и национальной, и планетарной. Как ни драматично положение культуры в России да и во всем цивилизованном мире, какой-то более подходящей ситуации для декларации прав культуры в обозримом будущем не предвидится. Идея декларации прав человека тоже родилась в мире бесправия. Первым шагом по признанию за человеком каких-то прав был, как мне кажется, манускрипт английского короля Карла II, которому в голову пришла прогрессивная мысль, что когда человека арестовывают, ему должны сказать хотя бы за что.
«Билль о правах человека», провозглашенный в США и ставший американской мечтой, был подписан в то время, когда в Америке процветал расизм и о правах чернокожего населения не шло и речи. До реальных прав человека было еще вообще далеко. Но «Билль о правах человека» давал перспективу, он год за годом становился реальностью и обрел характер планетарной идеи. Сегодня не менее важно провозгласить права культуры — это столь же исторический шаг, как «Билль о правах человека». Это следующий шаг в будущее, потому что без прав культуры, в конце концов, нет и прав человека, нет будущего. Сегодня стало понятно, что именно культура — одно из главных прав человека — общее право, без которого нас ожидают невиданные испытания.
Ролан БЫКОВ. Из доклада «Место культуры в устойчивом развитии России» (Музей Вернадского, 1998 год.)скачать dle 12.1 |
