Пит Счастливчик ( от рождения Петя Удаченко ) медленно открывал глаза. Глаза всё открывались и открывались, и, казалось, концу этому процессу не будет. Но совершенно внезапно, процесс прервался, и в глаза Питу ударил яркий свет.
«Я умер? – пронеслось в голове, — Но тогда бы я не чувствовал боль…» В голове, казалось, работала бригада молодцев с отбойными молотками, язык опух от жара, и просох до состояния вяленой воблы.
Пит с трудом заставил себя собраться с мыслями, и попытался оглядеться.
— Мамочка, родная, – простонал он – Упился до чёртиков…
Чертик, стоявший рядом, повернулся, и с укоризной покачал головой: « Месье, здравствуйте».
Тоненько засвистел чайник, что стоял на незамеченном ранее латунном столике, чёртик бросил в стакан пакетик чая, и залил его кипятком.
— Располагайтесь, будьте как дома, – прошепелявил он на ломанном русском. Взял в руки чашку и с наслаждением прищурился.
Красные, налитые кровью, глаза Пита, осмотрели окружающую обстановку. Он находился в небольшом помещении, выкрашенном в серебристый цвет. На полу лежал мягкий, ворсистый ковер в восточном стиле, испещренный изощренным узором. На бордовом ковре стояли три мягких кресла, маленький столик и одинокий чёрт.
«Ну и чёрт с ним! Главное не помереть бы», — пронеслось в гудящей голове. Счастливчик пошевелился в своём черном, кожаном кресле. Да, ходить ему было пока еще тяжеловато…
— Кто ты? — спросил он у чёрта.
— Я — инициатор, — произнес тот, и начал танцевать странный танец, садясь при этом в кресло, и поглатывая свиным рылом чай из кружки, зажатой в правом копыте.
Не обращая внимания на танец живота, исполняемый чёртом, Пит посмотрел на часы. 13 июля 1984 года, пятница. 13 часов 13 минут. Как его угораздило попасть в цирк? Тот же вроде уехал на юга? В более теплые края… Да и вообще… Кто же он такой, и как здесь оказался?
В голове царила полная каша. Он вышел из дома за кефиром? Или пошел с друзьями в баню? Чёрт возьми… Где же его тачка? Чуваки?
Нет… У него не было тачки. Он вдруг ясно вспомнил, как шел к Слэю Азиату. Слэй Азиат – он же Славка Евдокимов, был другом Пита. Когда-то, давным – давно, еще пацанами, они жили в одном доме. Впрочем, Славик до сих пор жил в нём.
Вот и родной дом… Стоит прямо перед глазами. Старая пятиэтажная хрущевка. Последний подъезд, с трудом различимый сквозь заросли акации и шиповника. Весь исписанный старыми и ностальгическими надписями, вроде той, что чернела сейчас сквозь отлупившийся слой краски: «Миру мир, а мне Славку».
В пакете бренькнула бутылка вина. Пит ненароком задел кусты, что разрослись вдоль дороги еще больше. И как всегда, на подходе к подъезду, глаза Пита остановились на крайнем окне четвертого этажа. Там когда-то жил он. Воспоминания нахлынули теплым потоком. А глаза уже искали заветные окна второго этажа второго подъезда. Там когда-то жила Танька. Их общий друг. И его первая любовь.
Скрипнула старая дверь, и Петя вновь шагнул в объятия детских воспоминаний. Вот тут, за радиатором, нашел когда-то Славик замусоленную десятку, и вся детвора со двора целую неделю ела мороженое. А вот и она, оббитая кожей дверь Слэя. Едва теплящийся, дрожащий свет лампы с трудом освещал лестничную площадку. Но если бы тот даже и не светил вовсе, рука Счастливчика без проблем нашла бы кнопку звонка. И нажала её. Это было столь привычным делом.
Дверь мягко открылась, выпустив на лестничную площадку сноп света, что осветил безрадостно выщербленные стены и окурки, валяющиеся на грязном полу.
— Привет, Петька, — улыбнулся Слэй. Высокий блондин, в элегантном темном пиджаке, и с галстуком на шее.
— О, Петюнчик пришел, — рассмеялся из гостиной знакомый голос.
— Танька! – прокричал Пит, влетая в квартиру.
Гостиная (называемая простыми людьми прозаично – залом), была заставлена старой, антикварной мебелью. Старомодный комод, на котором стояли фотографии маленького Славки и его родителей, резные стулья, стол, накрытый к приходу гостей, старый потертый ковер, висевший на стене… Пит чувствовал себя здесь как дома.
Таня поднялась со своего стула и взяла Петю за руку. Их взгляды пересеклись, и огоньки запрыгали в её глазах. «Я всё еще… Всё еще люблю её… — ударило Счастливчика, словно током, внезапно осознанным фактом – Как сильно я её люблю…»
Они сели за стол, Слэй включил катушечник с музыкой Высоцкого, и компания утонула в воспоминаниях.
Слэй бренькал что-то на гитаре, Танька и Пит сидели за столом и просто говорили. И тут Слэй затянул старую песню, что написали они вместе, когда-то давно, в классе, кажется, седьмом…
Мы старые друзья.
Наш круг уж невелик.
Нам сориться нельзя.
Ведь дружба — Солнца блик.
Мы – прутиков метла.
Мы – сплавлены в одно.
Сердца сгорят дотла.
У дружбы лишь в кино.
И клятву мы даем.
Коль друг наш уж в беде.
Мы жизни отдаем.
Нас не разлить воде…
Нас не разлить…
Нас не разлить…
Нас не разлить
Воде…
— А помните Ваську? – спросила Танька, смеясь.
Естественно, Пит помнил этого очкастого, знавшего всё на свете умницу:
— Да, помню, он говорил мне тогда: «Вот ты переехал Петь. Ты будешь приходить к нам всё реже и реже. А потом и совсем забудешь». Я обиделся, и мы чуть не подрались.
— А ведь он был прав. Я тебя столько не видел, – подцепил Слэй Пита.
— Но ведь я тут. Здесь и сейчас.
— Да, и это не может не радовать. За дружбу.
— Ребят, а помните Дом Мертвецов? – внезапно спросила Таня.
— Ой, да… — рассмеялся Пит
— Ту легенду? О ночных огнях, будто бы освещающих его в двенадцать часов ночи? О криках в нём? –спросил Славка
— Помню нам было шестнадцать, и мы поперлись туда, помнишь Пит. Проверить так ли это.
— Да? А я вот ничего такого не помню! – озадаченно сказал Слэй.
— Было, было… Там мы разделились. Пит пошел осматривать первый этаж, а мы с тобой поднялись на второй.
— А потом?
— Был какой-то шум, и, по-моему, мы сбежали.
— Ага…
— Этот дом завтра сносят, — резюмировала Танька.
— Сходим? – предложил Славка.
— А почему бы и нет, — подтвердил изрядно захмелевший Пит — Хочу узнать, что там происходит.
— Детский сад, — улыбнулась Таня – ну, кто понесет пиво?
И шумная стайка тридцатилетних шалопаев, похватала фонари и отправилась к стоявшему в конце улицы старому потрескавшемуся дому.
Тьма окутывала ребят теплым покровом летней ночи. Это не была абсолютная тьма. Вдоль тротуара еще светили огни, небо серебрилось полной луной, и словно россыпи звезд светили маленькими фонариками светлячки.
Прямо перед ними, на чёрном фоне ночи, еще более чёрным силуэтом темнел заброшенный, наверное, сто лет старый дом. Он, казалось, утопал в окружении верб и ив, и его чернеющие в скупом свете звезд ставни были распахнуты ужасающими глазницами.
— Бр, — прошептала Танька – Прямо мороз по коже.
— Помните ту страшилку… Про этот дом?
— Ага, там живут призраки, которые кричат по ночам, пугая прохожих, ты уже говорил.
— Кстати, я слышал, еще говорили, инопланетяне его облюбовали. Мол, иногда с его крыши взлетает НЛО. Дед из 15 квартиры, говорит, сам видел.
— Ну что, входим? – спросила Танька, светя фонарем прямо на черный зёв входа, и высветив мусор и прелую, разъеденную деревянную обшивку стен.
— Давай, — прошептал Пит, которому тоже стало неуютно.
— Идемте сразу на второй этаж, — сказал он.
— На второй, так на второй.
Скрипучая лестница привела их в большой вестибюль. Испревшие листья клена, что занесло в открытые окна, лежали на полу. Временами попадались пустые бутылки, обрывки газет. Старая, погрызенная крысами кукла угодила под ногу Питу, и троица несколько минут нервно дышала, приходя в себя, после крика: «Мама», разнесшегося по пустынному дому.
— Смотрите, что это? – спросила вдруг Танька.
Вверх уходила незамеченная ими раньше лестница. Которая, похоже, вела на чердак.
— Я не полезу, — прошептал Славка, — У меня костюм новый… Боюсь испачкаю.
Пит подмигнул Таньке, и, раскачиваясь от выпитого, поднялся наверх.
— Эй, идите сюда, — тихо позвал он
Когда Славик и Танька поднялись таки по шаткой лестнице на чердак, Счастливчик, приложив руку к губам, прошептал чуть слышно:
— Смотрите…
Внизу, ярко прорезая тьму, видимые сквозь полуразрушенные плиты чердачного пола плясали лучики света. Затаив дыхание, Пит стал на самый край деревянного перекрытия и посмотрел вниз.
Два силуэта – парня и девушки виделись внизу. Они шли вперед, обшаривая стенки дома своими фонариками. Маленькая и, кажется, слегка испуганная парочка подростков. Внезапно парень взял девушку за руку и прошептал:
— Таня, я тебя люблю.
Что-то знакомое почудилось Питу.
— Я тебя тоже люблю, Славка.
Они обнялись, и начали целоваться. Фонарик выпал из рук девочки и упал на пол, осветив их ореолом света…
Пит съежился, и истина наконец открылась ему… Прямо под ним, стояли Славка и Танька… Им было шестнадцать… И это был именно тот день, когда они отправились в этот сумашедший дом.
Множество образов, что были скрыты в его сознании, подобно ящичкам Пандоры, внезапно открылись. Он словно воочию увидел, как рука Таньки выводит на стене надпись: «Миру мир, а мне Славку».
— Она не любит меня… Она не любит меня… — завыло что-то в пьяном рассудке…
— Как я хочу… Как я хочу… Улететь как можно дальше отсюда, — прошептало губами Пита пьяное сознание. И вторя ему, озарила тьму чердака яркая вспышка. Дети внизу закричали от страха, а Пит увидел, как странное свечение начало окружать его тело, конденсируясь в светящуюся пленку. Он посмотрел на взрослую Таньку, и увидел, что та становится всё прозрачнее и прозрачнее. Всплеск пламени, вырвавшегося из-под Пита, потряс старый дом, вызвав обвал перекрытий. И, проломив черепичную крышу, тело Счастливчика устремилось в небеса…
Голова гудела… В ушах стоял звон… И лишь повинуясь силе воли, обрывки воспоминаний, вырвавшиеся из наглухо заколоченных, казалось, уголков памяти, выстраивались в похмельном сознании в один ряд…
— Ребята, срочно – три места в реанимации! Будем через пять минут. Тут детей завалило, – доносился голос какого-то мужика сквозь вой сирены…
— Они погибли. Как жалко, Таня и Славик были его лучшими друзьями, и зачем они полезли в этот дом? – голос мамы врезался в мозг кровавым кинжалом, — Мы с мужем решили — переедем с этой квартиры. Пете лучше не возвращаться обратно. Жить с такими воспоминаниями будет сплошным кошмаром.
— Вы слышали, в старом доме на Кадышева крыша обвалилась. Завалило трёх детей… Им повезло, мимо женщина проходила, услышала крики и грохот, и вызвала скорую помощь с милицией.
И вот, уже тридцатилетний Пит идет по Арбату, спускаясь вниз, к Волге. Старая пешеходная дорога, выложенная брусчаткой. С кустами шиповника вокруг неё, и палатками с товаром по обоим сторонам дороги.
— Эй, сыночек, — слышит он голос древней бабульки, продавщицы в белоснежном халате – Вот, купи бутылочку. Винцо хорошее, грузинское. Выпьешь – так легко на душе становится. Кажется, всё сделать можешь… Тебе полегчает, поверь…
Пит крутит в руках бутылку с выведенной большими золотистыми буквами надписью «ДЖИН». Три тусклые медные звезды на этикетке. Три награды какого-то Всеобщего Сообщества. Странно, но бутылка не была самопалом. Запечатана заводской пробкой, знак качества на этикетке.
— Давай, бабуль, возьму. Никогда такое не пробовал.
— Бери родной, спасибо за денежку, — прошамкала та беззубым ртом.
И вот он уже дома. Ему грустно. Сегодня… Сегодня наступил четырнадцатый год. С тех пор, как он потерял друзей, заваленных обрушившимися перекрытиями заброшенного дома.
Пит достает фотоальбом, и листая его, открывает бутылку необычного на вкус вина. Тепло разливается по его телу, и он шепчет, едва слышно:
— Эх, друзья, как бы я хотел выпить сейчас это вино с вами…
Пит не видит того, как загорается одна из звездочек на винной этикетке. Загорается золотым, лучистым светом.
Вот и родной дом… Стоит прямо перед глазами. Старая пятиэтажная хрущевка. Последний подъезд, с трудом различимый сквозь заросли акации и шиповника.
Пит заходит в подъезд, подходит к двери и жмет на кнопку звонка.
— Привет, Петька, — улыбается ему Слэй, открывший дверь. Высокий блондин, в элегантном темном пиджаке, и с галстуком на шее.
— О, Петюнчик пришел, — смеется из гостиной такой знакомый голос.
— Танька! – кричит Пит, влетая в квартиру.
Они мило беседуют, вспоминая друзей и детство… Танцуют… Слушают Высоцкого. Поют, пьют и закусывают. И вспоминают о том доме, в который они пошли когда-то, влекомые детским любопытством.
— Этот дом завтра сносят, — голос Таньки звучит так зазываючи.
— Сходим? – предлагает Славка.
— А почему бы и нет. Хочу узнать, что там происходит.
И незамеченной загорается вторая звезда на этикетке странной бутылки…
И вот они стоят на чердачном этаже старого заброшенного дома… Смотря на шестнадцатилетних Таньку и Славку… Что целуются на нижнем этаже дома. И клянутся друг другу в любви.
И пьяный Пит, истосковавшийся по своей первой и единственной, и узнав, что не он любим ею, проклиная всё на свете, желает улететь как можно дальше отсюда…
И третья, последняя звезда загорается на лике бутылки золотым, сверкающим пламенем…
Пит Счастливчик застонал. Голова нещадно болела. И открывшаяся ему, наконец, картина недавнего прошлого ошеломила его.
— Кто ты, говоришь? – спросил Пит у чёрта
— Я инициатор, — повторил тот, — желания исполнены. Ты загадал очень сложное последнее желание.
— Да? – прошептал Пит.
До него внезапно дошло, что окна в комнате имеют странный круглый профиль. И темнота за ними не была темнотой ночи. Он бросился к окну, и увидел многоцветие звезд, сверкающих изумрудными огнями за толстым стеклом. Где-то очень, очень далеко.
— Да, Пит, ты на самом краю Галактики. Твоя мысль верна. Это самое дальнее место, куда мы могли доставить тебя.
— Но ребята…
— Таня и Славка, которых ты воскресил из небытия, остались живы. Темпоральный разлом закрылся перед тем, как ты стартовал в Безграничье. Они живут сейчас. Живут той жизнью, что ты придумал для них.
— Так рассказы про дом были правдой?
— Да, эти байки — результат интерференции временных волн. Без неё, к сожалению, здесь бы никак не обошлось. Ведь пришлось совместить твоё время и пласт того времени, что было четырнадцать лет назад. Это и вызвало явление интерференции. Все рассказы и сказки про тот дом были порождены вашим случаем… Его отражением на другие времена…
— Что мне делать теперь?
— У тебя два варианта. Можешь слезть на ближайшей заселенной планете. Можешь отправляться обратно к Земле.
— Я хочу на Землю! – прокричал сквозь боль Пит.
— Есть определенные затруднения. Мы перенесли тебя сюда. Это очень дорогой процесс. Поскольку желания у тебя закончились, мы можем сделать только одно. Можем предложить отработать дорогу назад.
— Как?
— Стать джином. Бутылка и глупые желания. Так рождаются джины. Мы зададим твоему кораблю курс к Земле. И двигаясь по нашим трассам, строго выдерживая расписание, ты, спустя время слегка меньшее бесконечности, доберешься таки до своей Земли.
— Но я не доживу!
— Доживёшь. Благодаря процедуре инициации, разработанной нашей компанией, мы затормаживаем все процессы, происходящие в твоём организме. Кроме того, ты пойдешь к Земле строго перпендикулярным её временной составляющей курсом. Ты прилетишь на Землю именно в тот период, который оставил, и в том же самом возрасте.
— Ладно, я согласен. – прошептал Счастливчик.
— Мы не сомневались, — улыбнулся чёрт, протягивая Питу контракт и ручку – распишись здесь.
Пит собрался с силами, и с трудом вывел дрожащей рукой свои инициалы.
— А разве не надо… Кровью там? — спросил он.
— Да что ты? Что, мы варвары, какие? Расписался? Ну, пока. Обучающие книжки лежат на полках, читай.
Черт сложил руки на груди, щелкнул хвостом и просто исчез.
Пит подошел к столику, и налил себе чаю. Работать джином с их то технологиями? Да раз плюнуть.
Он усмехнулся. Сейчас он выпьет немножко чаю. И спустя час-полтора всё будет «ништяк». Перестанет мучить непрекращающаяся боль. Он отхлебнул чая, и устроился поудобнее в стоявшем рядом кресле…
Прошло не меньше часа. Но боль не только не проходила, а, казалось, даже усилилась. Пит посмотрел на часы. Они показывали 13 июля 1984 года, пятницу, 13 часов 13 минут.
И ужас охватил Пита. Всепоглощающий, чёрный ужас, покрывающий сознание плотной пеленой. Наступил момент, когда он понял, в чем же был подвох…
Он летел вдаль… Летел бесконечность… Бесконечность, помноженная на «законсервированное» похмелье… Все муки Ада были ничто перед этим…
Вокруг простирались пески пустынной планеты. Маленький мальчик, одетый в рваные одежды, потер лампу, что держал в руках.
Раздался грохот, на свет появился страшный монстр. Сквозь фиолетовый дым виднелись выпученные глаза. Что горели, казалось, красным огнем. Опухший до невозможности язык с трудом ворочался во рту. Ноздри вздымались и опускались, стремясь загасить пламя, бушующее в голове. Ужас… Он внушал только ужас…
— Я — Аладдин, — выступил вперед дрожащий мальчишка, — а кто ты?
— Я — джин, — донесся громкий измученный голос — что прикажешь, хозяин?
elite-gamesскачать dle 12.1 |
|
|
|
| Другие новости по теме: |
|
|
