- Ну, и куда ты мостишься? Так будем плестись целый час. – Раздраженно, но тихо сказал
Фёдор Петрович водителю, пристроившемуся в огромный многоцветный хвост.
Когда-то, еще на заре своей карьеры, он прочитал, что повышать голос – удел людей слабых, а к таковым он себя не относил. И действительно – ровные, бесцветные нотки в его приятном в общем-то баритоне вызывали куда большую робость и внушали должное уважение к оратору.
– Давай на встречную! Опаздываем же.
Шофер, немолодой уже мужчина в измятом костюме, молча крутанул руль влево и громоздкий «Мерседес», распугивая ближайшие машины резкими сигналами, послушно выбрался из недвижимой вереницы.
Фёдор Петрович откинулся на сидение, утраиваясь поудобнее и подумал, не выпить ли ему утреннюю порцию, а то настроение совсем ни к черту. Открыл минибар, окинул взглядом его содержимое и, осознав, что пока как-то не хочется, захлопнул дверку.
Усталость, накопившаяся за неделю, гнездилась не только в бороздистых желтоватых мешках под глазами, но и где-то глубоко внутри, в самой сердцевине.
Не помогла ни поездка за город к друзьям, ни вчерашняя сауна, ни затянувшийся до поздней ночи тайский массаж.
Заспанное, хмурое утро застелило дорогу клочьями тумана. Голые и оттого беззащитные деревья, потевшие от влаги, безропотно окунались в каждодневный гул моторов.
Бегущие на встречу машины не очень хотели уступать дорогу разжиревшему черному автомобилю, упорно не желая прижиматься к обочине.
После очередного неуклюжего маневра встречной маршрутки, шофер едва-едва успел затормозить, втискивая черного толстобрюха между ползущими по своей полосе машинами.
Фёдор Петрович отнесся к этому стоически и лишь мечтательно вздохнул.
- Эх, сейчас бы Субарик сюда, тот что я Лешке на День Рождения подарил. Сынуля все равно ближайшее время ездить не будет. Я бы показал класс езды. Единственное номера на нем простецкие, – останавливайся и объясняй всем и каждому, кто да что. А вообще, это форменный беспорядок! Опаздываем же. Позвонить что ли Михалычу и натолкать? Он же уверяет что ситуация на дорогах в норме, никаких тебе заторов.
- Хорошо бы. – Лаконично и добродушно ответил водитель.
Фёдор Петрович достал мобильник и защелкал, ловко нажимая крошечные кнопочки толстыми пальцами.
– Хотя… Мы сделаем по-другому. А ну, притормози.
Водитель остановил машину как раз возле нахохлившегося гаишника, стоявшего на обочине с радаром в руках. Тот как раз «прицеливался», подыскивая очередную жертву.
- Молодой человек! - Произнес Фёдор Петрович, едва опустив тонированное стекло. Эй, юноша!
Гаишник удивленно повернулся, предоставив пассажирам «Мерседеса» возможность получше рассмотреть свое широкое, щекастое лицо, неумолимо покрывающееся пунцовыми пятнами.
- Да- да, я к вам обращаюсь! Вы что глухой, не слышите когда вас зовут?
- Слышу. – Как-то невесело ответил он.
- Фамилия!
- Лейтенант Пафнутьев.
- А я - Мастерков Фёдор Петрович. – И Фёдор Петрович показал некое удостоверение, в корне меняющее отношение к его обладателю, и участливо поинтересовался. – А почему, лейтенант, такая пробка образовалась? Авария где-то?
- Вы, наверное, не часто ездите утром по этой дороге. Тут всегда так.
- Да? - Вяло удивился обладатель удостоверения. – Ой, как не хорошо! Нужно будет разобраться. А пока что мы сделаем вот что. Я опаздываю на важное совещание, вернее уже опоздал. По этому, давайте-ка снимайтесь с якоря и помогите добраться, ну хотя бы до того места, где пробка рассосется. С мигалками, ну все как положено. Головной машиной пойдете.
Мастерков улыбнулся, но заметив недовольные складки на широком лбу гаишника, посерьезнел и добавил: « Или мне Михал Михалыча набрать?»
- Нет, зачем же. – Беседа с начальником ГАИ совсем не прельщала Пафнутьева. – Уже едем.
- Вот, так-то лучше. А то, так и стояли бы без дела. – Сказал Фёдор Петрович и поднял стекло.
Впереди раздалась резкая недовольная трель, перешла в назойливо-агрессивное завывание, и норовистый «Мерседес», вырвавшись из неподвижного массива, помчался во всю прыть.
За окном мелькали машины, и Мастеркову вдруг на минуту стало на душе совсем легко.
Два слова – и справедливость восстановлена. Он не должен стоять в пробке, как все, точно в очереди в былые времена.
А ведь длинные были такие очереди – за продуктами, за одеждой. В общем - за всем, теперь даже и не верится. И чего это вдруг ему навеяло? Странно, потому как не очень он любил вспоминать эти самые времена – детство и юность.
Комнату в замызганной коммуналке, в которой обосновалась бедность, и не простая себе бедность, а такая унылая.
Память услужливо оттискала где-то под толщей дней нелепого неудачника-выпивоху отца и серую, пропитанную непролазной безысходностью жизнь матери. Конечно, если разобраться, у многих она такая, или подобная, но его такая жизнь ну никак не устраивала. Потому что бедность – это унижение,
Унижаться можно и даже нужно, но только ради цели, а не каждодневно, всегда и без надежды перестать.
Он вздохнул. Да, когда-то он стоял в самом хвостике этой нескончаемой очереди, которая по сути и есть жизнь, а теперь…Вон как все расступаются, пропускают вперед.
Ругают, конечно, последними словами, но это из зависти – любой махнулся бы с ним местами. Ну да, нет. Это именно он едет в этой машине, отделанной карельской лакированной березой. И едет не как все, по каким-то там обыкновенным делам, а по самым что ни наесть государственным.
- Куда теперь, Фёдор Петрович? – Неожиданно спугнул водитель гремучую смесь досадливых воспоминаний и приятных мыслей.
- А что уже приехали? – Удивился Мастерков. – Так быстро!
- А ведь могут когда захотят. – Задумчиво проговорил шофер, проводив взглядом удаляющуюся машину гаишников. Лейтенант Пафнутьев напоследок отдал честь, а вернее ее остатки, тонированному стеклу их автомобиля. – Успеваем.
- Да. – Согласился его пассажир. - Думаю, успеваем. Поехали по Приморской.
- На Ланжерон?
- Да.- Кивнул Мастерков. – Время то к завтраку.


* * *


Сорвавшийся вдруг порывистый сильный ветер в миг разогнал остатки утреннего тумана.
Ребристое море растрепало белесые патлы неугомонных волн, накрывших пустынный пляж комьями пены. Пористая и неуклюжая, она перекатывалась по песку, обрастая мелкими мокрыми песчинками.
Очень не уютно на Ланжероне в это время года. Ничто не напоминало о ленивых, изнеженных солнцем отдыхающих, да и вообще – о лете. Только стая толстогрудых птиц внесезонно выискивала что-то в песке, неспешно переставляя тонкие циркули лап.
Резкий порыв ветра больно ударил в лицо, завернул цветастую ленточку галстука и даже пытался содрать с Фёдора Петровича новенький пиджак, но ему это не удалось и пассажир «Мерседеса» благополучно достиг дверей гостеприимного ресторана, расположенного, как уже понял читатель, на берегу моря.
Лукавил Мастерков, не ради завтрака он приезжал сюда. Ну или не только ради него.
Раньше они с Машкой частенько сюда захаживали. Она все терзала меню, заказывая всякие там эскарго, в чесночном масле, оказавшимися на поверку слизкими улитками, и, непременно, к ним тостики. Или най-сян, зеленый чай, кусты которого, как она, улыбаясь своей задорной улыбкой, втолковывала ему, специально поливали молоком.
Одним словом, ей хотелось экзотики и он был не против.
Молодая, чуть старше Лёшки, но совершенно не похожая на этих городских, прилизанных, бледных девчонок с утомленными тусклыми лицами, почему-то очень напоминавшими ему рыбьи морды.
Немного сумбурная, порядком безграмотная и простоватая, но зато - какой темперамент! Кровь с молоком! А решительная какая!
Как раз то, чего ему не хватало для развода с первой женой – совсем уже, до неприличия старой женщиной. Она, конечно, очень ему помогла, и морально, и финансово. Да что там, особенно финансово, но…Это еще не повод жить с ней всю жизнь, когда уже невмоготу, ведь правда?
Однако Фёдор Петрович переоценил накал нахлынувших чувств, и уже спустя полгода после свадьбы тяготился молодой супругой, которой, впрочем, тоже не было до него никакого дела.
Вот и сейчас он приехал, рассчитывая увидеться с одной хорошенькой официанткой, правильно понимающей жизнь. Благо и кабинетик специальный был тут же, рядышком, на третьем этаже.
Мастерков заказал бекон с яичницей, горячих картофельных булочек и чай, обычный черный, кусты которого китайцы не поливали молоком, и с неудовольствием узнал, что его любимой официантки сегодня нету – очевидно заболела, значит сегодня без десерта.
В другую погоду можно было бы прогуляться по берегу. А так, остается смотреть на недовольное море, мелкими глотками цедить дымящийся бурый напиток, курить и рождать аккуратные дымные колечки.
А неплохо бы сейчас в бар заглянуть, тот, что в его кабинете.
Он посмотрел на золотистый прямоугольник часов – время близилось к полудню, и принял волевое решение – на работу!



* * *


В приемной творилось что-то невообразимое. Мастерков сначала и не понял, чем вызвано такое обилие людей, а когда сообразил, то пожалел о скоропалительном решении покинуть уютный ресторанчик.
Сегодня же день «хождения в народ», а вернее хождения народа к нему, тот самый ненавистный понедельник месяца, когда желающие имели возможность попасть на прием.
И почему Наташка его не предупредила, ведь сказано же было неоднократно! Положительно, пора менять секретаршу.
- Здравствуйте Фёдор Петрович!
- Ну, и чего ты мне не напомнила, что сегодня приемный день? – проигнорировал Мастерков заученно-приветливую улыбку подчиненной.
- А я думала, вы знаете…
- Если бы ты думала, то все было бы просто замечательно. По-твоему, у меня вагон времени? – Сурово спросил он.- Так его нет, зато наличествует уйма дел.
И, уже закрывая дверь в кабинет, добавил: « Никого не пускай. Пока что».
- И чего они ходят? Просят все, настырничают, будто только от меня и зависит решение их вопросов. Это не в моей компетенции – решать личные проблемы. Масштабы нужно учитывать, в конце концов, я же руководитель. На то есть специально созданные органы с конкретными целями, задачами, так нет же – лезут сюда. И потом – после них всегда такой смрад в кабинете, аж глаза режет. Хоть бы мылись предварительно. А то приедет из деревни, козлом воняет, говорит что-то, а у меня удушье начинается. Да черт с ним, с обонянием, но пристанут же как банный лист, и не успокоятся, пока всю душу не выжмут. Или дело все-таки в запахе? – запутался в приоритетах Фёдор Петрович.
Так он рассуждал, сидя в массивном царственном кресле, неспешно попивая коньяк и размышляя над суетностью просителей.
Затем он выкурил сигаретку, ослабил крупный узел галстука, немного жавшего шею, и нажал на кнопку внутренней связи.
- Запускай, что ли.
И в кабинет, не единожды постучав, вошла женщина в бесформенном свитере под горло.
Ее щеки горели, а руки, сжимавшие какие-то папки с файлами, нервически подрагивали. Еще бы - у такой то шишки в кабинете.
- Здравствуйте, Фёдор Петрович!
Сейчас будет клянчить зарплату – мелькнуло в голове у Мастеркова.
И точно – интуиция его не подвела.
- Я по поводу задолженности по зарплате.
Ну все – понеслась, на полчаса точно.
- А вы, собственно говоря, кто будете?
- Председатель я, профсоюза. Начальник наш вот уже который месяц задерживает выплаты, люди жалуются, а он отнекивается, мол денежные средства из бюджета не поступили…
Одно и то же, одно и то же. Фёдор Петрович с тоской поглядел на запыленную поверхность жидкокристаллического телевизора, встроенного в стену.
- А мы, между прочим, коммунальное предприятие, и не полностью на госфинансировании…
Включить что ли? Только звук потише сделать. Нет, неудобно. Вот оно, воспитание сказывается.
- Я и документы вот принесла, посмотрите?
- Нет, зачем же, я вам верю.
- Вы уж посодействуйте, пожалуйста. – Впервые посмотрела ему в глаза посетительница.
- Обязательно. Все проверим, разберемся, не волнуйтесь. - Мастерков водрузил на свое мясистое лицо подобие улыбки. – Но и вы поймите, я же не могу из кармана свои деньги достать и вам зарплату выдать. Средства то казенные, государственные.
- Я понимаю…Но люди же…
Тут Фёдор Петрович прибегнул к своему излюбленному приему, а именно начал с интересом изучать какие-то документы, лежащие на столе. Сие наглядно иллюстрировало, что человек очень занят.
Посетительница замолкла. Молчал и Мастерков.
Ну что ей сказать? Не объяснять же в самом деле, что начальник ее – очень хороший знакомый одного очень уважаемого человека. И никаких конфликтов с ним иметь не желательно. Пусть налоговая разбирается, или кто там еще.
Наконец-то она вышла, а на смену ей явилась, чуть прихрамывая, грузная бабушка в извечном платочке на седоватой голове.
- Ну а вам то чего дома не сидится бабулечка? Пенсию не платят? - шутливо спросил Фёдор Петрович, но встретившись взглядом с ее маленькими глазками, спрятавшимися в густой сетке морщин, почему-то осекся.
- Помощь мне нужна, сыночек. – Странно, а голос неожиданно молодой.
- Ну, что стряслось, рассказывайте.
- Сыночка моего в милицию забрали, сказали - убивец. – Тут просительница замолчала, причем надолго.
- И что же? - Не вытерпел Мастерков.
- А он не виноватый был, я точно знаю. – И снова пауза.
- Что вы от меня хотите то? – Раздражение, накатывающее на чиновника усилилось напоминанием о сыне, его собственном сыне.
Еще с утра, в ресторане, он пытался заставить себя подумать о Лешке, но получилось слабо. Мысли ускользали, а бледное лицо его наследника было размытым и каким-то не взаправдашним.
- Они его побили сильно.
- Кто они? – Не понял Фёдор Петрович.
- Эти…В милиции.
Вот как, значит на ментов жаловаться пришла. А зря, работа у них такая.
Когда Лешка попал в то ДТП, с летальным исходом они очень даже помогли. Потерпевший, слава Богу, оказался бомжем, так что вопрос уладился гладенько и довольно быстро. Только права у сына забрали, да и черт с ними, главное, что за решотку не угодил.
Хотя, этот лагерь, для… лиц, зависимых от…да чего там, перед собой душой кривить не надо, для наркоманов, тоже своего рода тюрьма. И чего только Фёдор Петрович не пробовал – начиная с уговоров и нотаций, и вплоть до физического прессинга.
Как-то раз, было, вывез за город, в посадку, и так отдубасил шлангом, поливным, что места живого на нем не было. А программ сколько всяких…Эх… только бабки выкачивают, шарлатаны.
- Не люди они, звери просто. – Выродила тем временем посетительница.
Вот пришла мать, за сына волнуется, а сама виновата - ничего ему дать в жизни не смогла. В ПТУ небось учился, в армии по распорядку дня жил, по морде получал, злость-агрессию копил, а теперь и человека убил.
А он своего – и в ВУЗ престижный поступил, и квартиру приобрел, а в каком районе, живи - радуйся. Хочешь машину – на тебе. На развлечения, девушек всяких там – никогда денежку не жалел. И что ему не хватает, не понятно.
А бабулька замолкла всерьез и надолго.
И что это за народ пошел, молчуны сплошные? Придут, и сидят - сопят. Помолчать и в коридоре можно.
- Так что вы от меня то хотите, мамаша? Ну приложили пару раз, так что теперь? Вы жалобу в прокуратуру писали?
- Одна банда.
- Зря вы так, огульно, о работе правоохранительных органов. Чуть что случится, вы куда бежите? – Строго спросил Мастерков. И не дождавшись ответа, сказал.- Правильно, в милицию. А сейчас вы наверное денег хотите, на лечение?
- Умер он. – Едва слышно произнесла бабушка.
- Как вы сказали? - Не расслышал Фёдор Петрович.
- Умер. Не нужно денег. Похоронили уж. – Ее голос предательски задрожал. – Сказали – упал, зашибся. Правды хочу.
Вот уж не хватало тут рыданий.
- Соболезную. А какого района вы говорите отделение милиции? – Рука непроизвольно потянулась к телефонной трубке.
- Центрального.
Того самого, в которое, минуя всякие там формальности, подследственность и прочую юридическую ерунду, Лешку доставили, сразу после ДТП. Рука отдернулась.
Так. Кто у нас там за старшего? Борис Акимыч, хороший мужик. Жалко конечно бабку, но сына ей не вернуть, а отношения портить, после всего, оно тоже, как-то не того…
- Так мамаша, слушайте внимательно. Вы наймите адвоката, или, если нет возможности, вам назначат бесплатного, из коллегии, и пусть составит жалобу в прокуратуру, там люди грамотные, разберутся.
- Спасибо уж.
Да, не верит бабуля в прокуратуру.
- А я со своей стороны, посодействую конечно. – Бодро добавил он. - Вы на следующий месяц ко мне запишитесь, только обязательно.
- Ага. – Только и сказала она, и похромала к выходу.
- Постойте, мы обязательно разберемся, я помогу. – Подобрались вдруг слова у Мастеркова. Но не родились, застряв в горле шершавым комком, и бабушка тихонько вышла прочь.
А на порог ступил лысоватый, с жидкими светлыми волосенками на крупной голове мужчина. Он как-то по-детски беспомощно щурился сквозь толстенные стекла очков, нелепо задирал плохо выбритый двойной подбородок и почему-то сразу вызвал у Фёдора Петровича омерзение. Неоправданное, конечно, но что поделать, не властен человек над своим настроением, которое, к слову сказать, было уже безвозвратно испорченно.
- Говорите громче, пожалуйста! – Перебил он мямлившего что-то толстяка. – И по сути.
Стрелка на часах неуклонно приближалась к спасительному обеду. А после - можно будет подвигаться немного, только свитер теплый поддеть. Правильно Машка говорит - мало он двигается. Адинамия, черт ее дери.
- Если по сути, то мне нужна единоразовая материальная помощь.
Мастерков улыбнулся, скрепил руки в замок и потянулся.
- Вы знаете, я бы тоже от нее не отказался. А на какие цели, позвольте полюбопытствовать?
- Моя супруга сильно заболела. Мы обследовались, вот тут – диагноз. - Мужчина протянул какую-то замусоленную бумажку. – Говорят, нужна операция, срочно. А я по уши в долгах. Не могли бы вы изыскать и выделить…денежные средства?
Ишь ты, слова какие знает, «изыскать» ему нужно.
- Операция сложная, дорогостоящая?
- Не очень. За границу не нужно ехать, можно тут сделать. – Виновато, точно оправдываясь, ответил толстяк. – Но бесплатно – отказываются, сами понимаете.
- Как так, отказываются? У нас, к вашему сведению, государственная медицина – бесплатная. Это означает, что при наличии соответствующих документов и исследований, подтверждающих диагноз, вам обязаны оказать…
- Знаю-знаю. – Затравленно перебил его посетитель. – Но…
Нельзя сказать, чтобы Фёдор Петрович искренне верил в бесплатность государственной медицины. Скорее, он заблуждался, поскольку напрямую с ней сталкиваться ему давненько уже не приходилось, и лечился он исключительно в частных клиниках.
- Так если знаете, то чего мне голову морочите? Вы думаете, государство выделяет деньги для предоставления их в качестве взятки докторам? И не качайте головой. Давайте называть вещи своими именами.- Мастерков уже вошел в раж, когда осунувшийся толстяк, утирая лоб мятым платком, неожиданно сдался и резко встал со стула.
- Остается только надеяться. Надеяться на лучшее.
- Да-да, будем надеяться на лучшее. Уверен, у вашей жены все будет хорошо. А ваша семья, часом, не относится к категории малоимущих?
- Справок нет. – С ходу уловил мужчина мысль чиновника.
- Жаль, очень жаль. Вы может быть, не знаете, но существует система разнообразных дотаций, субсидий и прочее, существенно облегчающих…
Хлопнула дверь, и Фёдор Петрович обнаружил, что последняя его дружелюбная реплика пропала даром, толстяк ушел.
Ну и черт с тобой! А шлейф какой, потом так и разит.
Он выключил нелюбимый почему-то кондиционер, с удовольствием открыл окно, и, вдохнув сыроватый воздух, нажал кнопочку на телефоне.
- Наташенька, скажи, что я не принимаю больше. После обеда? Возможно.


* * *

Медитативная музыка, тоже кстати Машкино ноу-хау, как всегда расслабляющее действовала на уставшего Мастеркова.
Полулежа в кресле, развернутом к окну, он пил сладковатый дым сигарет, когда за спиной раздалось деликатное покашливание.
- Ну я же просил, никого не пускать. – Вся медитация теперь насмарку.
- Да вы не волнуйтесь, Фёдор Петрович, я много времени не займу, надоедать не приучен.
Мастерков окинул взглядом докучливого посетителя, просочившегося таки в кабинет. Маленький роста, корявый, с всклокоченной, сальной шевелюрой и хитроватыми лукавыми глазками, он не внушил чиновнику ни малейшей симпатии.
- Ну и кабинетец, скажу я вам! Хоромы! – произнес вновь прибывший, осмотревшись. - Нужно посетителям мотороллеры выдавать, для удобства перемещения и экономии времени. Или, хотя бы, велосипеды.
Мешковатая, бесформенная и порядком измятая одежда наводила на мысль, что владелец использует ее в качестве спального мешка. А джинсы так и вовсе порвались на коленях и неряшливо улыбались, обнажая смуглую кожу.
Фёдор Петрович принюхался. Хорошо хоть, не воняет.
- Вообще то, у меня обед.
- Еще десять минут, уверяю вас, мы успеем.
Вот наглец! Теперь уж точно – вон!
- Я занят! Выйдите в коридор. – И он гневно посмотрел на посетителя.
- И чем, позвольте узнать, вы так заняты? - Парировал тот, не отводя взгляда внимательных глаз.
- Я… - Тут Мастерков почему-то осекся, что не случалось с ним довольно давно. – Ну хорошо, как фамилия?
Маленький человечек явно удивился.
- А это имеет значение? Сегодня одна, завтра другая, тоже мне константу нашел.
- Вы записывались?
- Ах, это… К вам же просто так не попадешь, большой человек. Да, записывался.
- Фамилия? – повторил чиновник.
- Ноубаденко.
Почему-то Фёдору Петровичу очень захотелось, чтобы такой фамилии не было в списке, но она, увы, нашлась.
- Так. Ноубаденко. По жилищному вопросу. – Мастерков облегченно вздохнул. – Так вы бомж?
- Кто, простите?
- Лицо без определенного места жительства.
- Вранье! - Возмутился он. - У меня полно места для жительства, ведь я гражданин Универсума.
Что за бред? Мастеркова охватили смутные сомнения, касательно психического здоровья человечка.
- А чем же вы занимаетесь? Не обижайтесь, но, честно говоря, вы очень похожи на бродягу.
Тут оборванец заулыбался во весь рот и радостно закивал головой.
- Точно, точно, бродяга! А я все никак не мог вспомнить это слово! Ну, конечно же! И не просто бродяга, а канатоходец!
Вспомни, это как в детстве…
Крошечный самолет натягивает тонюсенький белый канат в самом синем небе, а ты, задрав голову, смотришь и удивляешься, как он там крепится.
И думаешь, вот бы здорово было побродить по нему, только страшно.
Минута, и он разорвется на мелкие части, а вскоре и вовсе исчезнет, растворившись в мохнатой гряде облаков.
Лучше всего, конечно, бродить над морем. Потому что, если вдруг не удержишься, не так больно падать в это живое, шевелящееся лоскутное одеяло.
Оно сшито из маленьких, бесконечных холмиков волн и окрашено яркими солнечными лучами.
И на ощупь, наверняка, как перина…
- Я умею по нему ходить. Не буду врать, это тяжело. Держать равновесие, не давая шальному ветру сбить тебя с ног и задевая головой тучи. Главное - не бояться. Тогда забудешь обо всем, что осталось внизу. И тогда, тебе откроется другая красота. Она есть. Она такая…слов не сыщешь, да и не нужны они! Хочешь, научу тебя?
- Но я же никогда не пробовал! – Фёдор Петрович зажмурил глаза и перед ним замельтешили белыми нитями целых два, почему-то, каната, скрещенных в темном небе. Ага, один для него, другой, наверное, для маленького человечка. Только вот одеяло внизу подстелить забыли. Вместо него предательски поблескивал свежий асфальт. – А если ты не удержишь равновесие и…упадешь?
- Не упаду! Я ведь бродяга! И ты не упадешь, главное, верь!
Мастерков замотал головой.
- Нет, не верю, страшно! – И открыл глаза.
Тьфу ты, что за наваждение, и привидится такое! Срочно в отпуск.
– Так на чем мы остановились?
- Мы остановились на том, что ты, Федя, давно уже и в полной мере потерял страх. И ведешь себя просто отвратительно.
Фёдор Петрович на минуту потерял дар речи. И нужно сказать - было от чего. Сначала канаты эти, а теперь ему, Мастеркову, тыкал какой-то оборванец, да еще в его собственном кабинете.
Положительно, этого просто не может быть!
Бродяга тем временем продолжал.
- К тебе же люди приходят, верят, надеются до последнего, а ты… - Тут человечек обругал Мастеркова словом совсем уж непотребным. – Зажрался, одно слово зажрался. Вот посмотри на себя в зеркало. Посмотри, не стесняйся! Кого ты там видишь? Что это за холеный надменный боров с кислой физиономией? Самому не противно? А семья? Что с твоей семьей? Жену оставил, сына - искалечил! Да, урод он, моральный, весь в тебя!
Никогда, никогда еще никто так не чихвостил Фёдора Петровича! И про сына откуда-то прознал.
- А вы, собственно, кто такой? – Выдавил он из себя.
- Какая разница! Ты не понимаешь? – Тут человечек театрально поднял руки. – Он не понимает! Дело не в том, кто я, а в том, кто ты.
- Я не понимаю…
- Сейчас. - Бродяга достал из кармана джинсов перегнутый пополам картонный прямоугольник и вручил Мастеркову.
- Господин Ноубаденко. – Прочитал тот витиеватые буквы, тесненные на ней. – Мастер Добрых Дел.
Вот как. Значит мастер. Добрых дел.
Абсурдность ситуации даже не позволила Фёдору Петровичу толком рассердиться.
А господин Ноубаденко тем временем продолжал.
- Фёдор, здесь только ты и я. Вот, не кривя душой, скажи, тебе не стыдно? Злоупотребление служебным положением, перманентное взяточничество, тунеядство и, что самое ужасное, равнодушие. А ведь ты не был таким! Одумайся! – Тут человечек сменил грозно-уличающий тон на более дружелюбный. - Давненько правда, но жил, жил в этом городе другой Федька. Начнем с малого. Да вот хотя бы… возьмем… твою привязанность к братьям нашим меньшим.
И бродяга ловко достал из-под полы маленькую коробку, извлек из нее возмутительно кудлатого пса и ловко усадил Мастеркову на колени.
- Ну же, погладь его! Он не кусается. – Фёдор Петрович машинально положил руку на лохматую голову собаки. Слипшиеся сосульки некогда белой, а теперь неопределенного цвета шерсти облепили лоснящуюся от грязи морду, практически целиком лишая псину возможности кругозора. Собака тихонько тявкнула и лизнула его руку шершавым теплым языком.
- Ну же активнее! - Подбодрил мастер начинающего кинолога. – Пес откликается на кличку Лампастер, доброжелателен и неприхотлив в быту. С собачкой, значится, определились. Что у нас еще осталось? Ах, да!
И не давая ошеломленному Мастеркову опомниться, он водрузил себе на голову кремовый в неприятных пятнах берет, достал мольберт и еще какие-то причиндалы для художества.
- Кажется, когда-то, юный Фёдор неплохо рисовал. Почему бы, нам не возобновить занятия живописью? Начнем прямо сейчас! Портрет – дородный мужчина с великолепным породистым псом. – И он помахал в воздухе кистью. – В два счета!
Тут Фёдор Петрович сконцентрировался, собрал всю свою силу воли в кулак и решился наконец противостоять незваному гостю.
- Я, кажется, понял, кто ты такой. - Прервал он затянувшийся монолог.
- Ну, наконец-то! - Обрадовался бродяга. – А то я уже порядком подустал.
- Признаюсь честно – твой спектакль произвел на меня впечатление. Не понятно только, зачем собаку приволок. – Мастерков понизил голос. – Сколько ты хочешь?
- В смысле?
- В прямом. Хватит играть в эту дурацкую игру, мы оба знаем, как это называется. Обыкновенный шантаж. Но пока что я не услышал ничего такого, за что стоило бы заплатить.
- Кто же, кто? – Горестно, но очень злобно спросил оборванец. – Я спрашиваю кто научил тебя все измерять в деньгах?
- Сам научился! - Не менее злобно ответил Фёдор Петрович.
И чего это он с ним панькается? Не найдя ни одного стоящего ответа на этот вопрос, он, выписав Лампастеру волшебный пендель, вскочил на ноги.
- Вон! Вон отсюда! – Не колеблясь изменил он своему принципу – не повышать голос. – Убирайся отсюда! А не то охрану позову!
- Ни хрена ты не понял, Федя. – Тоскливо отозвался посетитель, подхватив на руки растрепанного пса. – Я то уйду…а тебе еще жить. Пойдем, Лампастер, нам здесь не рады.
И смешной человечек в нелепом берете, с кудлатой собакой под мышкой направился прямиком к раскрытому окну.
- Постой, куда ты? – Только и успел спросить Мастерков.
- Поздно, мы уходим!
Фёдор Петрович ринулся было за ним, но только и увидел мелькнувшие под рамой стоптанные башмаки, на пару с лохматыми собачьими лапами.
А еще - тонкие белые ссадины на прояснившемся небе.
- Сумасшедший! Что ж ты наделал, гаденыш?
Чего-чего, но такого он не ожидал.
Перед глазами замелькали строки передовиц, репортажи с места события и скандальные заголовки бульварных газет.
« Отчаявшийся проситель выкинулся прямо из окна высокопоставленного чиновника». Или, еще хуже – « Гибель человека: Мастерков – убийца?!»
Так! Нужно не фантазировать, а срочно что-то делать!
- Наташа!- Его голос дрогнул. – Никого не пускать! И вызови охрану, скорее!
Он сел, и обхватив голову руками, попытался успокоиться и сообразить, что же все-таки стряслось.
Если так разобраться, то, на самом деле, ничего страшного не произошло.
Просто, какой то полоумный бродяга решил свести счеты со своей никчемной жизнью и выбрал для этого его кабинет…сволочь!
- Вызывали, Фёдор Пет…? - бритый шкафообразный охранник замер в дверях, не договорив.
- Да, заходи, Мишань. Ты не поверишь, тут такое стряслось.
- Отчего же не поверю – поверю. Только ты не дергайся, сиди спокойно.
- Не понял? – Мастерков даже привстал в кресле.
- Сейчас поймешь.
Никогда бы не подумал, что махина весом под сто двадцать килограмм может так быстро передвигаться. В два прыжка охранник оказался возле него.
- Ой! – От удара потемнело в глазах, и Фёдор Петрович сложился вдвое, беззвучно шевеля губами. – За что?
- Сказали же тебе, не дергайся, тварь. – Человек-шкаф приподнял его за шиворот и ударил еще раз, разбив нос и отбросив назад в кресло. – Ты чего, падла, в этом кресле делаешь? Куда ты шефа дел, бомжара?
- Это же я, Мишаня ты чего?
- Я спрашиваю тебя, где Фёдор Петрович? – Тут охранник узрел открытое окно и следы подошв на подоконнике. – А-а-а! Туда?
Он схватил Мастеркова, поволок к окну и, сдавив железобетонной ручищей его шею, наклонил головой вперед.
- Туда? Говори!
- Да нет же! Он сам прыгнул. Бродяга! – пролепетал вконец перепуганный чиновник.
- Сам говоришь? Сейчас милиция приедет – ты по-другому запоешь. А пока что – отдохни. – И верный Мишаня приложил свой дубинкоподобный кулак к уху Фёдора Петровича, отправив его тем самым в продолжительный нокаут.



* * *

- Так что же это такое получается, товарищ полковник?
- Пока что, тяжело сказать. Тело то так и не нашли. Если бы даже он остался жив, что, при падении с такой высоты, практически невозможно, следы на клумбе все равно бы остались. Так что дело пока что возбуждать не с чего. Без вести пропавшим формально пока что тоже признать нельзя.
- Акимыч ну не верю я в эту мистику. Может девчонка-секретарша путает что-то? Сидела, наверное, маникюры рисовала, и не заметила просто. Может, вышел человек – через дверь, и ушел.
- Ага. Пешком, без верхней одежды и мобильного телефона в неизвестном направлении и до сих пор ни слуху, ни духу. Куда это, интересно? – Борис Акимыч по привычке погладил аккуратные седые усики.
- А вот это и выясняйте! Проводите свои оперативно-розыскные мероприятия, если нужна санкция какая – обращайся, мигом организую. Это ж тебе не шушера какая-то, а сам Мастерков. Ситуация на контроле у шефа, естественно. Ну все, я в прокуратуру, а то меня уже обзвонились. – И, на ходу надевая, пальто, следователь из областной поинтересовался. - Кстати, как там наш главный фигурант - подозреваемый, он же свидетель.
- А, бродяга этот, в дурацком берете? В полном отказе, чушь какую-то порет несусветную, будто он и есть Мастерков.
Следователь рассмеялся.
- А что, не похож?
- Веришь, ни разу! Кстати, с ним уже работают наши люди, полным ходом.
- Как только что-то выяснится – сразу отзвонись. Может, еще сам объявиться. И еще. К тебе заедет его супруга, обрисуешь ей ситуацию, что, да как, может она чего подскажет. Можешь бомжа ей показать – авось опознает в нем супруга своего. – И следователь снова захихикал.
Борис Акимыч не обманул своего коллегу.
С бродягой действительно уже работал их человек, в лице старшего оперуполномоченного Хомякова.
- Говори, куда тело дел? - В который уже раз лениво спрашивал опер, расхаживая по маленькой комнатушке. – Скажешь?
Оборванец активно затопал ногами по заплеванному полу.
- То-то же. – Хомяков снял с его головы кулек, и бродяга жадно вдохнул драгоценный воздух вздувшимся разбитым ртом.- Ну, хватит, а то голова закружится. Говори.
Слова опера искажались и вязли в многослойной невыносимо плотной вате, которой будто облепили со всех сторон голову Фёдора Петровича.
Трудно он привыкал к своему новому обличью, но уже, по крайней мере, перестал твердить, что произошло жуткое недоразумение.
Прекратил угрожать этому менту взысканиями, вплоть до увольнения.
Не бил больше рукой в грудь, разоряясь, что он, Мастерков, с начальником на «ты», и двери в его сраный кабинет только ногой и открывает.
Он уже не сулил награду, не предлагал взятку и вообще старался по меньше говорить, чтобы не вызывать лишний раз неудовольствие Хомякова.
- Ну? – Настырный опер направил яркую лампу ему прямиком в глаза. – Чего молчим?
- Что вы хотите от меня?
- А ты не понимаешь, значит. Ладно. В «космонавта» уже поиграли, теперь, значит, в «моторолку».
Фёдор Петрович знал эту игру, правда только понаслышке, но и того, что он знал, хватило. И он вовсе не хотел в нее играть, потому что не любил, когда его било током. Поэтому решился еще раз разъяснить произошедшее непонятливому оперуполномоченному.
- Знаю, это трудно представить, но прошу вас, поверьте. Сегодня, почти в самый обед, ко мне в кабинет зашел бродяга, Ноубаденко, корявый такой, а с ним пес лохматый, и визитка его есть, у бродяги в смысле. Они меня шантажировать пытались, а когда не получилось, в окно – шмыг, и все. Только не разбился он – канатоходец потому что. А меня они… - Тут Мастерков замялся, подыскивая подходящее слово. – Изуродовали. Да так, что никто теперь не признает.
Хомяков ухмыльнулся, сморщив при этом перебитый нос, и угрожающе захрустел костяшками рук.
- Так, ты опять за свое? Вижу, без игры нам никак не обойтись…
Через час в кабинете начальника райотдела состоялась конфиденциальная беседа между старшим оперуполномоченным Хомяковым и начальником же райотдела Борисом Акимовичем.
- Вот уж, не ожидал. – Удивился последний. - Теряешь класс, Толян.
Опер виновато опустил глаза.
- Да не в себе он, Борис Акимыч, совсем не в себе. У него по-моему эта, как ее шизофрения. Он себя Мастерковым мнит, говорит всех нас под суд отдаст. Двинулся мужик.
- А может, косит?
- Обижаете, Борис Акимыч! Я его по полной нагрузил. Завтра такая крепатурка будет.
- Тогда вот что, ты давай в психиатричку звякни, разместим его, пускай стационарку проведут.
- Так нет же постановления. – Недовольно произнес Хомяков, у которого интерес к сумасшедшему оборванцу давно уже вышел.
- Придумай что-нибудь, не маленький. А я пока в прокуратуру отзвонюсь. С супругой пропавшего беседу имел - молодая баба, озорная и все при ней. – Борис Акимыч лукаво сощурил левый глаз. – Только, не шибко она расстроилась от этой новости. Мол потерялся – найдется, ушел насовсем - туда и дорога. А случилось что – жаль конечно, но все там будем. Оно и понятно, ей без него веселее будет, с такими то деньжищами. Сынуля то его – наркоман. Короче, мотивчик вроде имеется, а дальше - будем посмотреть.


* * *

- Заходите, пожалуйста.
Хомяков посторонился, выпуская из кабинета санитара, придерживающего за локоть человечка со сморщенным озабоченным лицом.
Человечек исподлобья взглянул на милиционера и вдруг жалостливо запел, или, скорее, завыл, срываясь на гнуснейший фальцет.
- Доообрых дел мастер ушел в запооой, доообрых дел мастер с похмелья злооой! – Тут певец попытался дернуть представителя закона за лацкан пиджака, но был остановлен бдительным санитаром.
Хомяков резко отшатнулся в сторонускачать dle 12.1