Твиттер-аккаунты Чехова, Сэлинджера, Хэмингуэя и Достоевского спорят о любви, пустяках, кофейнях и смысле жизни
Как показывает практика, всё чаще души мёртвых писателей переселяются не в ад и не в рай, а в Твиттер: анонимные энтузиасты ведут за них дневники, спорят с читателями, отвечают на поздравления с праздниками, не прекращая по ходу дела убеждать всех сомневающихся в том, что они мертвы (и все это с порой безупречной стилизацией под авторский стиль).
Всё бы хорошо, но при этом они по неясным причинам почти не общаются между собой. Look At Me решил исправить положение и представил, что было бы, если бы у Толстого, Хэмингуэя, Достоевского, Сэлинджера и ещё пяти классиков мировой литературы нашлось наконец время побеседовать друг с другом. Look At Me внимательно изучил твиттер-аккаунты давно умерших литераторов и собрал круглый стол из их высказываний на злободневные темы. Перед вами — запись этого воображаемого разговора за спиритическим круглым столом, каждая реплика в котором — это реальный твит из писательского аккаунта.
Чехов: Никогда не рано спросить себя: делом я занимаюсь или пустяками?
Достоевский: Теперь середа вечером, и я до субботы буду, не разгибая шеи, сидеть.
Пруст: Держа салфетку и лаская ее складки, я смотрю из окна отеля на оперение океана, зеленое и синее, как хвост павлина.
Толстой: Довольно хорошо молчу.
По: И почему мы должны приравнивать банальность к неудаче?
Достоевский: У меня столько дела (мелкого, беготного), что нет даже минуты свободной и хорошей.
Фицджеральд: Я надеюсь, у тебя достаточно сил, чтобы начать всё сначала.
Сэлинджер: Если ты изо всех сил стараешься доводить себя до изнеможения, почему бы тебе не употребить эту энергию на то, чтобы быть в порядке?
Достоевский: Здоровье мое лучше, лихорадочное состояние совсем прошло, но желудок и утомление — вот что не прекращается.
Воннегут: Занимайся любовью при любой возможности, это всегда помогает. Цель человеческой жизни, неважно чьей, — любить всех вокруг, кого можно любить.
Фицджеральд: Я не был по-настоящему влюблён, но испытывал нечто вроде нежного любопытства.
По: Любовь — не больше, чем механизм выживания.
Хэмингуэй: Если два человека друг друга любят, это всегда кончается плохо.
Толстой: Нам дано одно, но зато неотъемлемое благо любви. Только люби, и всё радость: и небо, и деревня, и люди, и даже сам. А мы ищем блага во всём, только не в любви. А это искание его в богатстве, власти, славе, исключительной любви — всё это, мало того, что это не даст блага, но наверное лишает его.
Хэмингуэй: Я не собираюсь выходить с Толстым на ринг.
Чехов: Когда я женился, я стал бабой.
Сэлинджер: Если ещё когда-нибудь женишься, ничего не рассказывай своему мужу, слышишь меня?
Чехов: Одно могу сказать, господа: как вы счастливы, что живете не в провинции!
Пруст: Равнодушие, с которой я воспринимаю красоту природы вокруг меня, убеждает меня в том, что мой внутренний художник умер и писателем я никогда не буду.
По: Душа начинает стареть и чахнуть на краю, когда разочарований начинает накапливаться больше, чем удовольствий.
Чехов: Все, чего не могут старики, запрещено или считается предосудительным. Старческая важность, старческое ненавистничество. И сколько я знал презренных стариков!
Толстой: Пусть же помнит старик, что слова его могут быть особенно значительны.
Сэлинджер: Иногда я веду себя гораздо старше, чем я есть, правда, но люди никогда этого не замечают. Люди вообще ничего не замечают.
Достоевский: Я даже лица людей, с которыми познакомился, забываю, и, встречаясь потом, не узнаю их и таким образом (верите ли?) наживаю даже врагов.
Пруст: Наш мозг помнит только те вещи, которые нам кажутся важными. Все другие спрятаны — но они всё равно есть, ждут момента своего появления на свет.
Хэмингуэй: Большинство людей никогда не слушают.
Воннегут: Другой недостаток в человеческом характере — это то, что каждый хочет строить и никто не хочет обслуживать.
Толстой: Мы живём безумной жизнью, знаем в глубине души, что живём безумно, но продолжаем по привычке, по инерции жить ею.
Сэлинджер: Между прочим, тебе предстоит узнать, что ты не единственный человек, который был когда-либо смущён, напуган или шокирован поведением людей.
По: Невозможно и не нужно верить людям.
Фицджеральд: Мы хотим верить.
Чехов: Дело не в пессимизме и не в оптимизме, а в том, что у девяноста девяти из ста нет ума.
Воннегут: Самая большая проблема с тупыми придурками в том, что они слишком тупы, чтобы поверить, что есть такая штука, как быть умным.
Хэмингуэй: У всех есть сознание, и не должно быть никаких правил относительно того, как это сознание должно работать.
Сэлинджер: Давайте просто попробуем отлично провести время на этих выходных. Я имею в виду, хоть раз в жизни не анализировать всё до смерти, если можно.
Достоевский: Кофейных, кондитерских мало ужасно.
Пруст: Я боюсь, что музыка, которая сейчас играет, скоро закончится, и мне придётся присоединиться к вечеринке раньше, чем я разгадаю тайну этих удовольствий.
Хэмингуэй: Помните, что я взял у алкоголя больше, чем алкоголь взял у меня.
Толстой: Кинематограф гадость, фальшь.
Сэлинджер: Чёртовы фильмы. Они разрушают людей, я не шучу.
Достоевский: Читать тоже нечего.
Воннегут: Говорю я вам, мы живём для того, чтобы понапрасну тратить время, и не позволяйте никому убеждать вас в обратном.
Чехов: Жизнь расходится с философией: счастья нет без праздности, доставляет удовольствие только то, что не нужно.
Пруст: Много лет прошло. Я больше не молодой человек, планирующий будущую жизнь; я провал, и я упустил и свою жизнь, и свои мечты.
Фицджеральд: Вещи кажутся нам слаще после того, как мы их потеряем.
Сэлинджер: Вообще всё не так плохо, когда выходит солнце, но солнце выходит, когда ему в голову взбредёт.
Достоевский: Я не могу жить в этом беспорядке.
Хэмингуэй: Счастливые умные люди — одна из самых редких вещей, что я встречал.
Воннегут: Когда вы будете счастливы в следующий раз, я прошу вас отметить это, и воскликнуть, и прошептать или подумать: «Если это не славно, то я не знаю, что это».
По: Без разницы.
Воннегут: Ну, и так далее.
lookatme.ruскачать dle 12.1 |
