Тема связанная с сознанием довольно спекулятивна. Она является белым пятном на карте нашего познания. Ввиду того что вопрос сложный и сам распадается на серию вопросов, на которые возможно ответ нельзя получить через научный метод, здесь активно ведут работу философы, эзотерики и представители религий. Собственно если посмотреть на достигнутый ими уровень, это напоминает состояние естествознания до Ньютоновской работы «Математические начала натуральной философии», когда господствовали аристотелева и декартова метафизика, туманные формулировки, неясные рассуждения, первопричины, сущности и так далее. Большинство натурфилософских систем были чисто умозрительными.
Позиция науки скромнее, её метко высказал Галилией, — «Я предпочитаю найти одну истину, хоть бы и в незначительных вещах, нежели долго спорить о величайших вопросах, не достигая никакой истины».
Современные исследования в области нейрофизиологии закладывают базовые кирпичики в фундамент, который даст уверенную почву аргументов и фактов для более продуктивного рассуждения о сознании.
Многие говорят, что кощунственно рассматривать сознание с рациональных и материалистических позиций. История в этом плане поучительна. К примеру критики Больцмана утверждали, что это богохульство низводить чудесное Творение Господа до серии столкновений между мельчайшими неодушевлёнными шариками. Больцмана осудили как неверующего материалиста.
Если кто забыл, Больцман основатель статистической механики и молекулярно–кинетической теории. Он был сторонником атомизма. И ему приходилось вести напряженную идейную борьбу, чтобы отстоять право молекулярно–атомистической теории на существование. Многие исследователи сходятся, что возможно это обстоятельство сыграло роль в его самоубийстве в 1906–м. Он не узнал о своей реабилитации. В 1905–м, ещё мало кому известный Эйнштейн создал молекулярно–кинетическую теорию для объяснения броуновского движения, которое 80 лет оставалось малоизвестным. А в 1909 Гейгер и Марсден, под руководством Резерфорда бомбардируя альфа–лучами золотой лист фольги, открыли атомное ядро. Сейчас, много десятилетий спустя, такие же мистерианские настроения окутывают проблему сознания в умах многих людей.
Так вот. К тому же тема сознания мало освещена. Особенно у нас, и у нас она освещена как правило религиозными организациями и эзотерической литературой, которая в основном заменила на прилавках больших магазинов даже совсем попсовенький научпоп, что особенно печально. При этом на Западе ими занимаются серьезные ученые и аналитические философы, но подавляющее большинство их работ не переведено на русский. Хотя некие подвижки в последнее время есть. Издательство научной литературы УРСС, аудитория которой по сравнению с Донцовой, измеряется наверное в промилле, основала серию «философия сознания» и даже начало выпускать книги.
Да и читая дёрти, замечаю что посты рассказывающие о каком–то очередном забавном частном факте набирают большие рейтинги а зачастую и золото. Этот факт может скрасить пару минут на работе, его весело рассказать друзьям во время застолья, он может попасться в россыпи вопросов на «Кто хочет стать миллионером?» или в кроссворде. Но минус такого вида информации в том, что зная например то, что Шри–Джаяварденепура–Котте это официальная столица Шри–Ланки, а не Коломбо, как думают многие, цельная, системная картина мира из таких вот фактиков, увы, не выстраивается.
Постараюсь разбавить этот поток. И в нескольких мазках представлю, в меру своих возможностей и не сильно перегружая вас объемом текста, общую картину проблемы отношения сознания и тела, материального и идеального. Но прежде чем рассказать о психофизической проблеме, трудной проблеме и тому подобных вещах, давайте немного окунемся в концептуальные основы работы мозга и психики и зачем всё это нужно. Это в последствии нас приведет к важным вопросам.
Психика. Начало проблем
Для чего нужна психика? Для отражения объективной реальности. Для чего её отражать? Что бы реагировать на изменения, обеспечивая выживание. То есть если нет механизмов реагирования на окружающие процессы, нет смысла и в их отражении. Животные создают ментальные карты реальности, и чем сложнее и насыщеннее событиями среда, тем сложнее ментальные карты. В самые сложные ментальные модели, наивысших животных так же включаются и модели самих себя — самосознание. Судя по эмпирическим данным, в функции сознания входит обработка новой, непривычной информации, с которой нельзя работать на автомате, перенеся в подсознание. Так например сознательно а потом подсознательно мы учимся водить машину, читать, писать и так далее.
Из этого следует, что чем сложнее окружающая среда, чем она нелинейнее и динамичнее, тем более сложные механизмы отражения будут отбираться эволюцией.
То есть человек не уникален. Другие живые организмы в принципе могут и переплюнуть его по умственным способностям, но для этого требуется что бы сошлось много условий.
В принципе если взять объемы черепных коробок, то у млекопитающих они растут на протяжении истории. Это положительный обратный процесс. Например хищнику нужно отражать поведение жертвы, жертве в свою очередь поведение хищника и начинается гонка вооружений умов.
Увеличение массы мозга в процентном соотношении к массе тела на протяжении антропогенеза
Примерно, в общих чертах, в процессе эволюции шло усложнение организмов для более интерактивного взаимодействия со средой и успешного выживания
1) Пионерами жизни были дарвиновские создания. Это по терминологии Деннета. Дарвиновские потому, что подчиняются открытым им изменчивости и отбору напрямую. Простейший материал эволюции. Родилось поколение со случайными мутациями, с выгодными размножилось, остальные отсеялись. Здесь конечно шансы на выживание не выше чем выпадение орла при подбрасывании монетки.
Естественно, что мутация обусловившая приспособление, повысившее шансы, быстро распространится по популяции вместе с более живучими носителями. Так появились скиннеровские создания.
2) Скиннеровские создания названы по фамилии столпа бихевиоризма — Берреса Скиннера, одного из наиболее влиятельных психологов XX века.
3) Попперовские создания умеют «проигрывать» будущие действия в своей внутренней информационной среде еще до их реального совершения и позволяющие «гипотезам умирать вместо них». На этой стадии возникают высшие животные. Но она еще не предел.
4) Грегорийское создание берет орудия ума из окружающей среды (культуры); они позволяют улучшить как генераторы, так и тестеры.
Главный инструмент ума — язык. В самом деле, именно пользуясь этим инструментом вы получаете в данный момент информацию, читая эти строки. Язык позволил добывать и брать на вооружение себе на пользу опыт других. Пошла аккумуляция знания. Это дало кардинальный рывок. Теперь колесо нужно изобрести лишь раз в истории. Изобретение не умирает со своим носителем и не требует переоткрывания. Это позволили нам зоны Вернике и Брока, не встречающиеся у других животных. Но в мозге макак–резус имеются участки, структурно схожие этими областями. Область Вернике отвечает за понимание информации, а область Брока — за воспроизведение речи.
Так при афазии Брока, то есть при повреждении этой зоны, происходит расстройство речи. Распадается грамматика, становится трудно искать слова и так далее. Как пример можно привести интервью нейропсихолога с человеком перенесшим повреждение зоны Брока из книги Пинкерна – Язык как инстинкт:
«— Я сиг… на… щик… а, нет… сначала, — эти слова были выговорены медленно и с большим усилием. Звуки артикулировались нечетко; каждый звук произносился резко, залпом, гортанным голосом…
— Позвольте, я помогу вам, — вмешался я, — вы были сигналь…
— Сиг–нальщиком… да, — с триумфом закончил Форд мое предложение.
— Вы служили в Береговой охране?
— Нет, а, да, да… корабль… Массачу… чусетс… Береговая охрана… лет, — он дважды приподнял обе руки, показывая число «девятнадцать».
— Значит, вы служили в Береговой охране девятнадцать лет.
— Да… парень… верно… верно… — ответил он.
— Почему вы в больнице, мистер Форд?
Форд посмотрел на меня немного странно, как если бы он хотел сказать: «А разве это не очевидно?» Он указал на свою парализованную руку и сказал: «Рука не хорошо». Потом указал на рот и сказал: «Говорить… не могу сказать… разговаривать, видишь?»
— Что привело к тому, что вы потеряли речь?
— Голова, падать, Господи, мне не хорошо, у, у… о, Господи… удар.
— Понятно. Скажите мне, пожалуйста, мистер Форд, чем вы занимаетесь в больнице?
— Да, конечно. Мне идти, э, а, физкультура девять часы, говорить… два раза… читать… пи… пинать, э, лишать, э, писать… учиться… де–латься лучше.
— Вы возвращаетесь домой на выходные?
— Ну да… четверг, э, э, э, нет, э, пятница… Бар–ба–ра… жена… и, а, машина… ехать… пирпик… знаешь… отдыхать и… ти–ви.
— Вы понимаете все, что показывают по телевизору?
— А, да, да… ну… по–чти.
Форду явно приходилось с трудом выговаривать слова, но проблема была не в том, что он не мог совладать с мускулами гортани. Он мог задуть свечу и откашляться, но его письмо хромало так же, как и речь. Основные помехи были сосредоточены именно вокруг грамматики. Он опускал окончания, например –ed и — s и служебные слова типа or 'или', be 'быть', the (определенный артикль), несмотря на их высокую частоту в речи. При чтении вслух он пропускал функциональные слова, хотя успешно произносил полнозначные, такие как bee 'пчела' или oar 'весло', в которых были те же самые звуки. Он прекрасно мог назвать предмет или узнать его по названию. Он понимал вопросы, когда их содержание можно было вывести из полнозначных слов, например, «Тонет ли камень в воде?» или «Можно ли что–нибудь отрезать молотком?», но не тогда, когда требовался грамматический анализ, например: «Лев был убит тигром; кто из зверей погиб?»
Несмотря на грамматические нарушения, у Форда полностью сохранились другие интеллектуальные функции. Гарднер замечает: «Он был собран, внимателен и полностью сознавал, где он находился и почему. У него были сохранены все интеллектуальные функции, не напрямую связанные с языком, например, понимание, где право, где лево, способность рисовать левой (не использовавшейся для этого ранее) рукой, считать, читать карты, заводить часы, составлять из предметов конструкции или исполнять команды. Его коэффициент интеллекта в невербальных областях был на его обычном уровне». И действительно, приведенный выше диалог показывает, что у Форда, как и у многих перенесших афазию Брока, было полное понимание своего тяжелого положения.»
В общем было ощущение что у вполне нормального во всём человека поломался речевой модуль. Но вернемся к языку как инструменту. Одному человеку трудно изобрести много вещей. Но если каждый сделает одно изобретение, скажем в группе из 10 человек, и обменяется с другими, это обогатит каждого знаниями и технологиями в 10–кратном размере. Что эквивалентно повышению скорости получения знаний человеком за жизнь в десять раз. Без этого, каждое новое поколение рождалось бы tabula rasa, и успевало бы за жизнь лишь переоткрыть азы.
Как очертить свою территорию, что бы было легко узнавать самому и другим? Можно запоминать особенности окружающей среды. Но это забирает много ресурсов на обработку информации и хранение данных. Например в лесу различия между деревьями очень незначительны и улавливать и запоминать нюансы сложно. Проще поставить маяки. Выделить ими что нужно. Например поступить как собака и пометить территорию, оставив плюс ко всему и свою подпись. Теперь границы легко идентифицируются и не нужно держать много всего в мозге. Так создается дополнительная реальность. Всё стало гораздо проще. Из такого рода вещей складываются периферийные системы хранения информации во внешнем мире.
Размещение в окружающей среде специальных меток, позволяющих распознавать в ней наиболее важные для нас объекты является прекрасным способом уменьшить когнитивную нагрузку на наше восприятие и память. Действительно, проще записать накопленные факты в книгу, чем держать их в ненадежной памяти и просто обращаться к ним в нужный момент. Тем более что книгами можно обмениваться и в книги можно вместить очень много. Это кардинально расширяет гносеологические возможности человека. Такими вот преимуществами для выживания обладает мощная психика.
После того как мы кратко пробежались по эволюционному пути совершенствования психики, давайте зададим себе ещё раз первоначальные вопросы. Для чего нужна психика? Для отражения объективной реальности. Но ведь психика не материальна. Нет, конечно мы найдем в мозге нейронные процессы, коррелирующие с психическими. Но ведь психика, в частности сознание к ним не редуцируются при всем нашем желании. В мозге мы не найдем красный цвет, не найдем желтый лимон, красоту симфонии, аромат цветов, неловкость, страсть, вдохновение чувство разлуки и меланхолию… Мы найдем нейронные корреляты этих ментальных процессов. Как можно видеть, ментальные процессы не материальны. Но они, не буду пока говорить что сидят на материальном носителе в виде мозга как фильм на диске, это, хоть и интуитивно кажется самоочевидным, но лишь допущение. Пока понятно лишь что между деятельностью мозга и ментальными процессами есть корреляции, и есть несколько точек зрения на характер этих взаимодействий.
И сразу первый парадокс. Мы видим как усложняется психика на протяжении эволюционной истории. И мы знаем что эволюция ничего не создает просто так. Отбираются лишь органы и механизмы, способствующие выживанию и передаче генов в следующее поколение. Вполне научная точка зрения. Но ведь наука так же говорит, что у каждого физического явление может быть только физическая причина. Чудес не бывает. Но ведь психика не материальна, она не физическая! Что говорит о невозможности психики влиять на материю. Собственно этот парадокс получил свое название — психофизическая проблема. С того времени как Рене Декарт в XVII веке разделил все сущее на две субстанции, телесную и духовную начались попытки решить этот появившийся парадокс. Собственно большинство решений на данный момент представляет собой лишь исторический интерес, так что я расскажу лишь о пока неопровергнутых либо перспективных подходах, но о них чуть позже.
Сам Декарт предполагал что связующим звеном между психикой и телом служит шишковидная железа, где сигналы конвертируются из нематериальных в материальные и обратно. Сейчас понятны функции железы и главное что стало понятно, если бы железа функционировала по Декарту, то просто из ниоткуда постоянно, не смотря на закон сохранения массы–энергии, изливались бы электрические импульсы и разносились по мозгу и в свою очередь по телу, как из кабинета директора. Так же например была предложена теория гомункулуса. Суть в том, что в мозге сидит, метафорически или фактически, маленький человечек, который смотрит кино с глаз и управляет поведением биоробота. Прямо как в фильме «Люди в черном».
Проблема такого подхода та же что и при попытке объяснить появление жизни на Земле как результат её переноса с другой планеты. Мы лишь отодвигаем но не решаем проблему. Возникает вопрос, — хорошо, а как она появилась на другой планете, была перенесена с другой? Начинается бесконечный регресс в объяснении. Так же и с гомункулусом. Хорошо, мы объяснили наше сознание наличием в мозге зрителя, воспринимающего внешний мир и управляющего телом. А как объяснить сознание этого зрителя? Наличием такого же зрителя в его голове. И так до бесконечности. Провальный путь. Были так же человек–машина Ламетри и так далее, но эти взгляды тоже отжили свой век. Перед тем как окунуться в метафизический мир спекуляций, вкратце рассмотрим вполне материалистическую теорию работы мозга. Подчеркну, именно работы мозга а не сознания, а точнее новой коры головного мозга — неокортекса. Он отвечает за высшие нервные функции, такие как сенсорное восприятие, выполнение моторных команд, осознанное мышление, пространственное мышление, речь.
Как работает мозг?
Темная «окаемка» это неокортекс
По Хокинсу, мозг в гносеологическом плане, работает по принципу память–предсказание. Наш неокортекс морфологически удивительно однороден, но при этом выполняет множество функций. Следовательно, делает вывод Хокинс, он работает по одному алгоритму. Это подтверждается тем, что слепого человека можно например обучить видеть языком.
На фото Майк Джерниган, отставной капрал морпехов США, он потерял оба глаза при взрыве бомбы в Ираке с устройством Brainport, позволяющим видеть через язык
Неокортекс у человека состоит из 6 слоев и обладает иерархической структурой. От нижестоящих в иерархии слоев идут сигналы, а от вышестоящих, на основе запомнившихся образов, идут команды интерпретировать так или иначе. Каждый слой запоминает часто наблюдаемые шаблонные конфигурации поступающих электрических импульсов, подобно азбуке Морзе и дает им ярлычки, именует их.
Хотя по логике "зрение как видеокамера", должны быть только восходящие, в нисходящих просто нету смысла. Но обработка визуальной информации намного больше похожа на виртуальную реальность. Например в визуальной зоне неокортекса, отвечающего за обработку того что мы видим, количество нискходящих связей такое же а порой и выше чем восходящих.
Картинку с солдатом можно обработать и отправить верхним слоям абстракцию «солдат», а можно отправить «ландшафт». Камуфляж не делает солдата невидимкой а помогает мозгу противника больше склонится к интерпретации поступающих паттернов как «часть ландшафта». Этим же пользуются и животные.
Так же с языком или чтением. Я много читаю и уже не читаю по буквам. Я кидаю взгляд слева на право и выхватываю отдельные слова. В моей библиотечке на высоких уровнях неокортекса они уже хранятся. И хотя отдельных букв я не вижу, в мозгу при чтении от высших уровней иерархии идёт развертка на нижние и я воспроизвожу каждую букву в слове, даже не видя их. Так срабатывает развертка вниз по иерархии. Нижние области иерархии как–то некоторые буквы успевают распознать но в основном имеют недостаточно восходящей информации и ориентируются на нисходящую, что бы послать на этаж выше например букву "а". И уж когда реально глаз цепляется за серьезное несоответствие, и предсказания высшие областей серьезно конфликтуют с восходящей инфой, я начинаю обращать внимание и читаю детально.
Мы немного отвлеклись. Так вот. Низший слой обрабатывает поступившие паттерны и сопоставляет с имеющимися уже проименованными в памяти. После этого он вверх по иерархии отправляет уже только название (ярлык), отсеивая детали. Следующий слой работает с более высоким уровнем обобщения и абстракции, то есть с ярлычками нижестоящего слоя, опять же передавая свои ярлычки вверх. Если на низком уровне работают только с конкретикой, например только с цветом, то на высоком работают с высокоинвариантными образами. Вот как о последнем говори Анохин:
«Скажем, испытуемому показывали множество фото и регистрировали активность всего одного, случайно выбранного нейрона. На большинство изображений этот нейрон никак не реагировал, но вдруг "включался" на актрису Холли Берри. Причем откликался даже на ее карикатуру, на фото, где ее лицо вообще закрыто маской, только костюм ее киноперсонажа. Более того, нейрон активируется, если на экране просто написано "Холли Берри".»
Почему абстрактный и инвариантный? А вообразите зебру и скажите сколько у неё полосок.
В общем мириады мелких деталей мозаики собираются в абстрактный образ по пути к верхнему слою неокортекса. Так же наши действия развертываются в обратном порядке. То есть я например хочу поднять чашку и эта абстрактная мысль развертывается, и в итоге получается набор конкретных мелких низкоуровневых команд для множества мышц.
Если поступает неоднозначная информация, которую можно интерпретировать по разному, здесь используется нижестоящим слоям помогают вышестоящие. Например слой 1 не может определится в информационном шуме или из–за недостатка информации, между двумя вариантами интерпретации полученной комбинации паттернов и не знает какой «ярлычок» отправить вверх. В какой–то момент сверху последует: «если ты сомневаешься, что передать мне, то, по моим воспоминаниям, я предсказываю, что это должна быть первая последовательность».
Формирование инвариантного представления для слуха, зрения и осязания
Мозг работает как во время бодрствования так и во время сна. Многие события моделируются, обыгрываются мозгом ночью, в виде сновидений. Сны, воображение, мечтания это примерно следующая схема. На высшем уровне иерархии появляется некая самая общая идея. Она разворачивается всё ниже до алгоритма конкретных действий. То есть уже есть сценарий виртуального спектакля, который должен разыграть мозг внутри себя. Идут команды на генерацию определенных образов на отдел неокортекса обрабатывающий визуальную информацию. Там по иерархии например запрос образа стула идёт вниз, и с библиотечек от самого низа до верхних отделов по задании партии идут паттерны, "типа они видят ща стул". Благо поддельные электрические импульсы вообще не отличаются от "реальных". Верхние посылают просто паттерн что они видят стул, более низкие например передают отдельные детали типа фактуры, оббивки, цвета ножек…
Виртуальная сцена визуализировалась в воображении и можно разыгрывать виртуальный спектакль по имени сон. Разница между реальностью и сном только в том, что сон обходится без высходящих патернов от рецепторов.
Вот по такому алгоритму, в общих чертах, работает наш мозг, согласно теории память–предсказание.
Искусственный интеллект и китайская комната
Если это алгоритм, то видимо его можно эмулировать на компьютере, создав искусственный интеллект. Возникает вопрос, будет ли компьютер лишь эмулировать работу, в нём будут лишь вычисления или он будет обладать пониманием, осознанием того что делает? Это приводит нас к более важному и сложному вопросу, — а каким образом формируется сознание у человека и как оно соотносится с работой мозга?
Собственно я знаю что обладаю сознанием, залезть к другим людям в мозги и объективно сказать, обладают ли они сознанием я не могу. Но сопоставляя продукцию своей сознательной деятельности, свое сознательное поведение с поведением других людей, я могу предположить что интеллект есть не только у меня и раз уж у нас сходные конструкции и поведение, то видимо если я обладаю сознанием, то с точки зрения бритвы Оккама, экономичнее допустить что остальные люди тоже обладают сознанием. Противоположная позиция породила бы более сложную картину, в которой все люди зомби, в которых механизмы эмулируют сознательную деятельность и только я, будучи конструкционно и поведенчески аналогичен им, почему–то имею сознание.
Собственно вот так, только субъективно, можно определить, обладает ли субъект разумом, тестируя реакции. Собственно в общих чертах это, английский математик, Алан Тьюринг, в 1950–м году и предложил.
Если компьютер может работать так, что человек не в состоянии определить, с кем он общается — с другим человеком или с машиной, — считается, что он прошел тест Тьюринга. Но америанский философ Джон Сёрл был не согласен с этим утверждением. То что компьютер может пройти тест Тьюринга вовсе не значит что он обладает пониманием. Если мы сэмулируем на компьютере тропический шторм, это ведь не значит что в компьютере действительно будет бушевать шторм. Серверная не будет залита водой и обломками. Вот как он описывает момент, когда ему на ум пришла эта идея: «Меня позвали в Йель прочитать лекцию в Лаборатории искусственного интеллекта. Я понятия не имел об искусственном интеллекте. Я купил книгу Роберта Шэнка и Роберта Эбелсона, из этой лаборатории, чтобы почитать в самолете. Я читал ее в самолете, и там шла речь о программах, понимающих рассказы. И я подумал: да это же смешно! Есть простое опровержение. Пусть это будет китайский рассказ и пусть я буду компьютером. Я все равно не буду понимать рассказ. Так появился Аргумент китайской комнаты.»
Что представляет из себя мысленный эксперимент по имени китайская комната? Представьте, что вас заперли в комнате, дали набор инструкций по обращению с иероглифами, которых вы не понимаете. Через щель вам поступают бумажки с иероглифами, вы с ними работаете по инструкциям, получая новые комбинации иероглифов, и получившееся передаете опять наружу.
Инструкции такие, что ваши ответы не отличаются от ответов человека, свободно владеющего китайским. Люди снаружи начинают вести с вами диалог. Спрашивают например какой ваш любимый цвет, написав вопрос на бумажке и всунув в щелку комнаты вам. Вы (процессор) берете инструкции (программу). Находите в них эти иероглифы и выполняете манипуляции, которые для них предписаны. Результаты — новые иероглифы и/или перекомбинация старых, что уж получится, вы отдаете назад людям вне комнаты. На китайском там будет написано, что ваш любимый цвет красный но так же вам нравится синий. Таким образом вы пройдете тест Тьюринга на понимание китайского языка, не понимая на нём ни слова.
Почему испытуемый должен быть огражден от экспериментаторов понятно. Психология людей такова, что они авансом приписывают сознание сходным с собой по поведению и виду живым существам. Так например многие жалеют собак и котов но безразличны к рыбе. Или едят растительную пищу и низших животных, при этом испытывая чувство жалости к убийству и съедению высших. Убийство тараканов и комаров даётся намного легче чем заколоть свинью. Так что смотря на серую коробку, выдающую н экран символы, мы подсознательно будем ей приписывать отсутствие осознания того что она делает.
Но. Представьте что вместо китайской комнаты есть ваш мозг. Мириады нейронов обмениваются электрическими импульсами, создавая активность порождающую сознание. Допустим у человека владеющего китайским, нейромедиаторы перестают передавать электрические импульсы в мозге и их заменяют суперсовременной технологией — демоном Сёрла, по аналогии с демоном Максвелла. Он берет заботу на себя и носится между нейронами, передавая электрические импульсы, имитируя обычную работу нейромедиаторов. Что будет с человеком? Если демон делает свою работу хорошо, то человек будет разговаривать на китайском так же хорошо как и тогда когда он был здоровым. Но демон от этого китайский знать не будет. Он будет лишь иметь инструкции по тому как, куда и когда транспортировать электрические импульсы. Здесь видно что в зависимости от того как поставлен мысленный эксперимент, наша интуиция работает по разному. Даже Сёрл, на вопрос, будет ли человек понимать китайский, отвечает положительно, при этом отвергая системный аргумент, что не человек в комнате должен обладать пониманием китайского а комната как система. Другой американский философ, Деннет потому называет мысленные эксперименты помпами для интуиции, которые не приводят к заключениям а лишь накачивают интуиции. В самом деле. В отличии от реального эксперимента, всё зависит от наших представлений и интуиций. И мы вряд ли в мысленном эксперименте можем столкнутся с действием неизвестного фактора, показывающего что наши модели не отвечают действительности, который вполне реален в реальном же эксперименте. С этим мы ещё столкнемся дальше.
продолжениескачать dle 12.1 |
